Застенки царизма

Материал из Posmotreli
Перейти к навигации Перейти к поиску
« Жизнь рабочего до революции — это жертвоприношение во имя врага своего. Это чёрная длинная лента, в которой не вспомнишь ни одного дня — все одинаково тяжелы и невыносимы, все безмолвны и тихи, как сон. Среди нас жили десятки лет великие герои, мученики и гении терпения и труда, а о них никто не знал, их держали, как зверей, на окраинах города в черноте тела, в тёмном безумии полусонной, сжатой жизни, их томили в тисках нищеты и безнадёжности… »
— Андрей Платонов

Застенки царизма — троп, противоположный «России, которую они там потеряли». Заключается он в критическом изображении Российского государства до революции, причём временные границы тропа невероятно широки — «Житие протопопа Аввакума» является далеко не первым произведением с подобным посылом, несмотря на то, что написано в XVII веке. И если конкретные проблемы в разное время описывались разные, то общий вектор произведений схож — критика несправедливости.

Именно несправедливость жизни всегда становится центральной темой этого жанра: рабская нищая жизнь низов при жиреющих верхах, голод, поборы, коррупция, бессмысленные войны, где гибнут простые люди, вереницы каторжан, пострадавших ни за что, прогнившая церковь и распущенные придворные.

История тропа[править]

Зарождением тропа можно считать творчество князя Курбского и его переписку с Иваном Грозным. Резкая критика усилившегося самодержавия, написанная умным и образованным человеком[1] позже была использована как основа многочисленных памфлетов времён Смутного времени, благо книгопечатание уже достигло достаточной массовости. Московия описывалась как страна псоглавцев и кровавых опричников.

Раскол русской церкви и борьба со старообрядчеством породили следующую веху — достаточно многочисленные произведения о страданиях людей из-за этой религиозной катавасии.

XVIII век, кроме хвалебных од Ломоносова, стал еще и временем появления Радищева и его opus magnum — «Путешествие из Петербурга в Москву». Резкая критика крепостничества и абсолютизма стала предпосылкой для настоящего расцвета тропа. Уже с началом Золотого века русской литературы кто только не топтался на мозолях царской власти. Каждый молодой писатель или поэт, считавший себя вольнодумцем и декабристом, почти в открытую критиковал государство, что в свою очередь породило ответ в виде жёсткой цензуры.

На рубеже двадцатого века зародился т. н. «революционный роман» — многочисленная литература, направленная на борьбу со строем. В раннем СССР считалось хорошим тоном обличать все недостатки царизма, вдобавок изрядно сгущая краски. Произведения, положительно описывающие прошлое, начали появляться только незадолго до Великой Отечественной войны, когда появился «госзаказ» на патриотические фильмы и книги. В позднем СССР жанр изрядно застоялся, пока некоторые писатели не уловили тенденции и не начали аккуратно проводить аналогии между гниющим царизмом и застойным брежневским существованием.

К сожалению, это стало закатом жанра, уже в Перестройку стало модно писать о «России, которую мы потеряли», не говоря уж про лихие 1990-е, когда сама постановка вопроса отвергалась. В настоящее время «Застенки царизма» находятся в довольно нейтральном положении: их не пропагандируют, как при СССР, но и не отвергают демонстративно, как в девяностые. Хотя, выглянув в окно «Окна» и посчитав параллели с показываемой там действительностью, можно предположить скорый ренессанс жанра.

Пятиминутка реальности[править]

К сожалению, троп имел богатую почву в реальности и появился не на пустом месте. Очень долгое время социальные и экономические проблемы копились, находя короткий выход или в «бессмысленных и беспощадных» бунтах, или в непоследовательных реформах сверху, которые больше походили на полумеры. Особенно богатые на подобную литературу конец XIX — начало XX веков отметились запоздалой и половинчатой отменой крепостного права, самой низкой в Европе грамотностью и продолжительностью жизни, огромным социальным расслоением, земельными проблемами и регулярным голодом.

  • См. больше в этой статье.
  • Только вот если смотреть в комплексе - едва ли ситуация в РИ как то сильно отличалась от ситуации в других странах мира, в каждой из которой были свои погремушки и свои как достоинства так и серьёзные проблемы. Объективные причины недостатков режима управления страной упирались во многие причины, как исторические и географические, так с социальные. Но почему то у сторонников застенок царизма, не вызывает такого же ажиотажа, история Франции в которой со времён великой Революции, первый и последним вменяемым лидером был Наполеон, а всё остальное время страну шарашило и лихорадило почти полтора столетия.

Примеры[править]

Литература[править]

  • «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» — книга, написанная священником и противником реформы Никона. Описывает страдания Аввакума Петрова, его конфликты с местной аристократией, церковную реформу и жизнь в ссылке. При том, что сам Аввакум по современным меркам — пуританин и фанатик. Фразочки «Неча в Персиду ходить мучаться — у судя Вавилон построили!», «Встань, протопоп, обличай блядь никонианскую!», «Огнём, да кнутом, да виселицею веру хотят утвердить» и знаменитый разговор с женой после перехода по льду забайкальской реки «— Долго ли муки сея, протопоп, будет? — Марковна, до самыя смерти!» ушли в народ и цитируются даже атеистами.
  • Радищев, «Путешествие из Петербурга в Москву». Книга описывает быт крепостных, их тяжелую долю, откровенный беспредел помещиков. Как метко высказалась Екатерина II: «Бунтовщик — хуже Пугачёва! Тот хоть царём прикинулся, монархический строй исповедовал, а этот, революцией, надумал на Руси учинить республику!».
    • Он выбрал очень неудачный момент: книга была опубликована в мае 1790 года, в разгар Великой французской революции. Понятно, что все, начиная с императрицы, предпочли сначала задавить проблему, а уже потом разбираться.
  • А. С. Пушкин. И детская юмористическая «Сказка о попе и работнике его Балде», и весьма кощунственная «Гаврилиада», и знаменитое «Мы добрых граждан позабавим // И у позорного столпа // Кишкой последнего попа // Последнего царя удавим». Самое интересное, что под конец жизни Александр Сергеевич, наоборот, начал восхвалять царя.
  • Н. В. Гоголь. Несмотря на юмористическую направленность его произведений, «Ревизор» и «Мёртвые души» рисуют весьма печальную картину общества.
  • Граф Лев Толстой. Если не брать его публицистику, где он призывал обратить внимание на проблемы с недоеданием и практически отсутствующей медициной среди крестьянства, то остаются множество художественных произведений, весьма ярко описывающих недостатки общества. Например, рассказ «После бала», посвященный ужасам палочной дисциплины.
  • Достоевский. Некоторые его произведения по градусу чернухи приближаются к фильмам Балабанова. Петербург в «Преступлении и наказании» состоит из нищих, проституток, больных рабочих, потерявших человеческий вид богатых помещиков и разных мразей.
  • Там, где где Гоголь обходился лёгким юмором, Салтыков-Щедрин на полную включал машину едкого сарказма. Его «История одного города» высмеивает почти всё, что только можно высмеять в провинциальном чиновничестве.
  • Тургенев и его «нигилисты», в первую очередь «Отцы и дети».
  • Константин Дмитриевич Бальмо́нт — автор тех самых стихов о Николае II, что так любили цитировать в советских учебниках истории; однако на советских уроках литературы автора не изучали.
«

Наш царь — Мукден, наш царь — Цусима, Наш царь — кровавое пятно, Зловонье пороха и дыма, В котором разуму — темно… Наш царь — убожество слепое, Тюрьма и кнут, подсуд, расстрел, Царь-висельник, тем низкий вдвое, Что обещал, но дать не смел. Он трус, он чувствует с запинкой, Но будет, час расплаты ждёт. Кто начал царствовать — Ходынкой, Тот кончит — встав на эшафот.

»
— «Наш царь», 1906 (!)
«

Народ подумал: вот — заря, Пришёл тоске конец. Народ пошёл — просить царя. Ему в ответ — свинец.

А, низкий деспот! Ты навек В крови, в крови теперь. Ты был ничтожный человек, Теперь ты грязный зверь.

Но кровь рабочего взошла, Как колос, перед ним. И задрожал приспешник зла Пред колосом таким.

Он красен, нет ему серпа, — Обломится любой. Гудят колосья, как толпа, Растёт колосьев строй.

И каждый колос — острый нож, И каждый колос — взгляд. Нет, царь, теперь не подойдёшь, Нет, подлый царь, назад!

Ты нас теперь не проведёшь Девятым января. Ты — царь, и, значит, весь ты ложь И мы сметём царя!

»
— «Царь-ложь», 1907
  • Максим Горький. Как не вспомнить главного писателя раннего СССР? Быт угнетённых рабочих в его произведениях описан ярко, равно как и революционная борьба с подобной несправедливостью.
  • Куприн. Полные натурализма срезы общества: «Яма», о жизни проституток; «Поединок», о разложении в армии.
  • Маяковский особенно любил проехать по православию и прогнившей церкви, живо описывая жиреющих попов на фоне голодающего народа.
  • Валентин Пикуль с большим удовольствием смаковал негативные аспекты «старой России», особенно в романе «Нечистая сила», где изобразил Николая II и его семью, попавших под влияние Распутина, как карикатурных распущенных аристократов. Удивительное дело, но советская цензура умудрялась находить в его книгах аллюзии на советскую действительность.

Телесериалы[править]

  • «Кровавая барыня» — про Салтычиху. Сначала кровавая екатерининская тирания доводит бедную девушку Дашу Салтыкову до становления Салтычихой, потом лицемерно арестовывает в рамках политических разборок (потому что ничего такого выдающегося она на самом деле не совершила), а потом Екатерина II не менее лицемерно её милует (заменяет смертную казнь пожизненным) под возмущенные вопли общественности «да как жеж так?!». Если два первых пункта еще могли быть, то третье — явное натягивание совы на глобус: смертная казнь в России тогда была отменена, Салтычихе сразу дали пожизненное (в подземной камере без света и человеческого общения, какая ещё тут милость?).
    • В этом сериале Дарья была психически нездорова с детства — наследственное, от матери; окончательно же ее допекли интриги и покушение алчных родственников. А с Екатериной они банально не поделили любовника и амурный же компромат на Екатерину, безо всякой политики.

Примечания[править]

  1. Который при этом тщился понять, неужели царь на него обиделся всего лишь за то, что он в разгар войны перебежал на сторону противника. И использовал всевозможные, не всегда соответствующие действительности обвинения как оправдание правомерности своего поступка. В конце концов, каждый умный и образованный человек того времени твёрдо знал, что местничество — это тот путь, которым Россия должна следовать и дальше.