Справочник автора/Внутрипартийная борьба большевиков после 1938 года

Entnazifizierung erforderlich! Данная статья несёт в себе опасные для общества идеи и/или написана в откровенно экстремистском стиле. Её требуется переписать в нейтральном ключе. Руководство сайта не поддерживает шовинизм в любом его виде и не желает нарушать законы России и стран СНГ.

Война

Единоличный вождь

Итак, в 1938 году Сталин сменил Ежова Берией, в 1940 году Рамон Меркадер убил в мексиканском Койоакане Троцкого. Это были последние шаги — более символические, чем реальные — по укреплению в партии и стране диктатуры Сталина. Серьёзных внутренних врагов у него не осталось, серьёзных внешних конкурентов тоже (Тельман в нацистских застенках, Мао слишком занят внутрикитайской борьбой), серьёзных фракций в партии давно нет, а массовый ещё «ленинский призыв» был Кобе скорее лоялен. Казалось бы, живи, да почивай на лаврах. Но Иосиф Виссарионович был не таков и отдыхать не планировал. Во-первых, он не понаслышке знал, что даже у подножия единоличного вождя всегда идёт грызня соратников — не за трон, так за место первого приближённого к нему. Во-вторых, международная обстановка не располагала к расслабону. Весь остаток мирного времени Сталин решал не только задачу того, как не потерять власть, но и задачу, как оттянуть время вступления в мировую войну — тем более, что каждый день войны только добавлял зыбкости к основанию его власти. Этим были продиктованы и его попытки договориться с Англией и Францией, и пакт о ненападении с Гитлером. Но, с одной стороны, террор сильно ухудшил репутацию СССР в глазах мировой общественности (даже несмотря на пропагандистскую кампанию), с другой, ещё Мюнхенский сговор укрепил Сталина в подозрениях, что на Англию и Францию не стоит слишком рассчитывать. Тем более, что уже за зиму-весну 1938—1939 года Гитлер окончательно расправился с Чехословакией, и политика умиротворения потерпела крах. Понимая, куда дует ветер, Сталин разворачивается от поиска союзников в войне с Германией к политике, кхм, договоров об откладывании немедленного нападения. В том числе этому служит и отставка с должности наркома еврея Литвинова и замена его на русского Молотова. 23 августа СССР и Германия заключают пакт о ненападении, а уже в сентябре — Договор о дружбе и границе.

События первых года с четвертью войны показали, что тревожился за свою власть Сталин не напрасно. Перед военной мощью Вермахта пали одна за другой что демократическая Франция, что автократические Польша, Югославия и Греция. Всё это время СССР, насколько мог, лихорадочно укреплял свою оборону. Ситуация, как известно, была противоречивой — с одной стороны, столкновения с японцами дали ценнейший боевой опыт, с другой — война с финнами оказалась довольно-таки болезненным опытом, который показал, что всё-таки в РККА гладко далеко не всё, и не гладко настолько, что в любой момент может обернуться катастрофой от столкновения с более серьёзным противником. Все вскрывшиеся проблемы командование Красной армии и пыталось решить, одновременно судорожно нащупывая направление главного удара будущего противника.

А пока армейское командование укрепляло военные округа, в партии проходила окончательная консолидация. Большой террор изрядно проредил состав прежнего Политбюро. В нём ещё оставались старые соратники — Молотов, Ворошилов, Каганович, Микоян, — но уже не было многих ветеранов. Большая часть (Косиор, Постышев, Эйхе и др.) сгинула в Большом Терроре, Орджоникидзе покончил с собой, Петровский избежал смерти лишь милостью вождя, но власти и работы был лишён. На смену старым большевикам начали приходить новые поколения крупных функционеров.

Так, ещё в марте 1939 году членами Политбюро стали Первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) Андрей Жданов и Первый секретарь украинской компартии Никита Хрущёв. Кандидатом в члены политбюро стал нарком внутренних дел Лаврентий Берия. В феврале 1941 года в кандидатах оказались также первый запред Совнаркома Николай Вознесенский, начальник управления кадров ЦК партии Георгий Маленков и первый секретарь Московского обкома Александр Щербаков. Это были люди, своей партийной карьерою обязанные исключительно Сталину — и зарекомендовавшие себя перед ним исполнительными и старательными воплотителями в жизнь его решений и директив. Это касалось и хозяйственного строительства, и репрессивной политики, так что на каждого можно было найти, в случае чего, предостаточно компромата. Пока ещё это не играло серьёзной роли, но выстрелит в дальнейшем.

Вместе с тем, ещё во времена террора, Сталин стал полагаться на всё более узкие и неформальные руководящие структуры. Ещё в 1936—1939 годах сложилась «секретная пятёрка» — наиболее узкий круг людей, допущенных к Сталину лично и участвующих в выработке важнейших решений. Главными её членами были, помимо самого отца народов, Молотов, Ворошилов, Микоян и Каганович. Однако давать им излишнего веста Сталин не спешил. Ввод в Политбюро новых членов и кандидатов решал в том числе задачу создания помех в укреплении соратниками своей личной власти. Так, Жданов и Маленков получили фактические серьёзные полномочия по контролю над идеологической работой и подбором кадров, а назначение Вознесенского первым замом Молотова в правительстве (в обход куда более авторитетных партийных ветеранов) призвано было создать противовес «мистеру Нет» в правительстве. Впрочем, в конце апреля — начале мая интрига того, зачем было нужно создавать такой конфликт, решилась и того неожиданнее для многих — на очередном заседании Политбюро Сталина было решено назначить председателем Совета народных комиссаров СССР. Таким образом, Сталин уже стал не только главой партии, но и главой правительства — и не стал только председателем Президиума Верховного Совета СССР, потому что этот пост никаких реальных властных полномочий не давал. Так что должность «президента СССР» (так она не называлась, конечно), так и осталась за дедушкой Калининым, который продолжил выполнять церемониальные функции до самой своей смерти в 1946 году.

Вся эта сверхцентрализация власти происходила на далеко не мирном и не стабильном фоне. В 1940—1941 годах СССР поразил серьёзный экономический кризис, выразившийся в том числе в тяжёлых перебоях со снабжением и урезании пайка населению. Форсированная советизация присоединённых западных территорий — Бессарабии, Прибалтики, западных Украины и Белоруссии — сопровождалась всем уже знакомыми «перегибами на местах» в виде коллективизации и репрессий, что повышало число недовольных и играло на руку крайним националистам, многие из которых и прежде-то всерьёз задумывались о союзе с Антикоминтерновским пактом. Несмотря на приток новых кадров в армию, страх перед репрессиями не помогал поддерживать в армии должный дух дисциплины, но что хуже всего — сковывал инициативу, порождая избыточную зависимость от ожидания решений человека, который сконцентрировал в своих руках всю полноту реальной власти. Но, каким бы всесильным правителем Сталин не был, даже он в потоке поступавшей к нему информации не мог ориентироваться полностью — и очень боялся провокаций, стараясь оттянуть сроки того, как Советский Союз полноценно вступит в мировую войну, пытаясь выжать максимум из пока ещё продолжающегося партнёрства с Германией. В этой-то противоречивой обстановке он и встретил 21 июня 1941 года и новость о готовящемся утреннем наступлении немецких войск.

1941 год. Постоянное бегство от краха

22 июня 1941 года, в 3 часа 45 минут утра началась война. И началась поистине катастрофически для Советского союза: до 1800 самолётов было уничтожено (из них 1500 — прямо на земле, не успевших даже взлететь), продвижение немцев было стремительным — одно только падение Минска на шестой день войны говорило о том, насколько серьёзен противник. Но нас не интересует в данном случае вопрос военных операций и даже эвакуации предприятий. Нас интересует, как эта история повлияла на внутрипартийную ситуацию.

Преувеличивать степень испуга и прострации Сталина от начала войны и страшных поражений лета 1941 года не стоит, но и никакого строгого порядка и хладнокровия решения высшего руководства в первые дни войны собой не являли. Они были вполне ожидаемо реактивны — слишком серьёзен был фактор внезапности нападения. И напрямую брать на себя полную ответственность за просчёты советского руководства Сталин тоже не торопился — настолько, что объявлять советскому народу о начале войны в тот же день 22 июня отправился наркоминдел Молотов — как более-менее главное публичное лицо советской предвоенной дипломатии. Все прочие дни Сталин пытался найти либо способы смягчить удара, либо даже найти посредников для начала мирных переговоров — так или иначе, руководство обстановкой в первые дни войны сам же Сталин потом не без оснований приложил легендарной фразой: «Ленин оставил нам великое наследие, мы — его наследники, — всё это просрали».

30 июня Сталин в своём рабочем кабинете и вовсе не появился, оставшись на даче. Соратники этому отнюдь не обрадовались: в столь опасной обстановке даже недолгая изоляция могла только подстегнуть панику и на фронте, и в тылу. И в конце концов ближайшие соратники, не дожидаясь санкции вождя, явились к нему сами. К этому времени ими уже был согласован проект создания Государственного комитета обороны — высшего органа власти на период войны. Приезжая к Сталину на дачу без вызова они вообще здорово рисковали: мало ли, а ну как Хозяин сочтёт их заговорщиками и учинит расправу? Но обошлось — в тот критический момент враг у Сталина был куда более опасный и вовсе не в партии. В ГКО вошли, кроме Сталина, Молотов, Ворошилов, Берия, Маленков. Приехавшие с ними на дачу Микоян и Вознесенский в ГКО вошли только в 1942 году, но всё время до этого выполняли важнейшие хозяйственно-административные функции. 3 июля Сталин впервые обратился к советскому народу, впервые употребив по отношению к войне эпитеты «великая» и «отечественная» — привычный нам термин «Великая Отечественная» окончательно утвердится тоже в 1942 году. 10 июля Сталин стал председателем Ставки верховного главнокомандования, приняв на себя ещё и официальный пост верховного главнокомандующего вооружёнными силами.

Не вдаваясь в подробности, скажем лишь, что стабилизовать ситуацию удалось далеко не сразу. Запланированный операцией «Барбаросса» блицкриг удалось сорвать благодаря героическому сопротивлению советских войск, и война приобрела затяжной характер. Но череда поражений продолжалась до самого конца осени. Особенно критическим был октябрь — в этом месяце немцы прорвали оборону и активно продвигались к Москве, так что город эвакуировали, а среди горожан пошла настоящая паническая волна. Неизвестно, насколько серьёзно сам Сталин обдумывал вопрос эвакуации — важно, что он в итоге принял решение оставаться, и тем во многом подал важнейший личный пример: не паниковать. Порядок в столице был вскоре наведён — сурово и жёстко, но быстро. Хотя объяснять начало стабилизации только репрессивными методами неверно — большинством советских граждан, кто не пришёл к появлению врага в настроении «хоть с чёртом, лишь бы против большевиков», двигали и патриотизм, и уже дошедшие сведения (да и слухи) из-за фронта о чудовищной жестокости нацистов, ненависть к ним и жажда воздаяния за преступления. Как только удалось обуздать панику властей — в большинстве своём, сошло на нет и активное недовольство тех, кто опасался за свою незащищённость. 7 ноября на Красной площади был проведён парад в честь годовщины октябрьской революции, на котором Сталин выступил с воодушевляющей речью.

В начале декабря последние попытки немцев прорваться к Москве были окончательно сорваны, и Красная армия перешла в контрнаступление. Это была вторая после срыва блицкрига стратегическая военная победа Советского Союза.

1942 год и далее

Снова скажем фразу «не вдаваясь в подробности», но дальнейший ход военных действий — и поражения 1942 года, и контрнаступления 1943, и победные наступления 1944—1945 годов — опять-таки, дело скорее военных историков. Нас же интересует, как менялась в это время власть в стране и партии, всё ещё находившейся в полной власти Сталина.

Поражения 1941—1942 годов заставили серьёзно пересмотреть многие прежние принципы руководства — пусть и не настолько, чтобы появилась даже призрачная вероятность демонтажа диктатуры. Однако, в 1942 году в РККА был упразднён институт военных комиссаров — они становились заместителями командиров по политической части, а помимо того — фактически, тем самым в армии окончательно вводилось то самое единоначалие, которое упразднила когда-то революция. Теперь командовать воинской частью мог только командир, и его авторитет становился куда серьёзнее. Тем более, что пообвыкшаяся в боях армия, от рядовых до генералов, получила уже качественно иной опыт. Помимо этого, в 1942 году была налажена более эффективная система взаимодействия Ставки с Генштабом, а командирам армий и фронтов стали давать больше инициатив. Кроме того, значительную часть полномочий и административной самостоятельности стали получать другие члены ГКО — очень быстро выяснилось, что это приносит более эффективные и ощутимые положительные результаты. Всё это не превращало руководство страной из диктатуры даже в олигархию — Сталин всё ещё единолично устанавливал правила игры и мог запросто устроить разнос за выделение, скажем, даже умеренных зерновых ссуд некоторым областям, если это было с ним не согласовано (и так вышло, в частности, с Микояном). Излишне набравшим за время войны военачальникам — тому же Жукову — тоже периодически давали укорот. Однако в целом Сталин старался поддерживать в Ставке обстановку какого-никакого доверия и конструктивного взаимодействия. Были проведены и другие прагматические ходы, поднимавшие моральный дух советского народа — к ним, в частности, можно отнести и некоторое (недолгое, конечно) облегчение положения Русской православной церкви и верующих в СССР — в 1943 году им даже дозволили избрать патриарха.

Результаты и плоды того, что Отец народов ослабил поводок на шеях советских граждан, себя ждать слишком долго не заставили. В 1943 году РККА окончательно переломила военную ситуацию в свою пользу, весь 1944 и 1945 год Красная Армия неуклонно выступала и взяла Берлин. Советский Союз вышел победителем сначала из войны в Европе, а в августе 1945 года — и из войны на Дальнем Востоке. В страну пришёл мир и надежда на лучшее будущее, которое казалось неизбежной и справедливой платой за победу в самой ужасной войне в российской истории.

После войны. Абсолютная власть Сталина.

«	Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение. У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941—1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошёл на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошёл на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом.	»
— Из знаменитого тоста генералиссимуса в честь победы в войне

1946—1948 годы. Крах надежд на либерализацию

Победа в войне, вывод страны в сверхдержавы, подняли легитимность власти Сталина на небывалый уровень. Парад Победы и звание генералиссимуса в июне 1945 года товарищ Сталин принимал как совершенно заслуженные лавры правителя великой державы. И, тем не менее, даже эйфория победы весной-летом 1945 года не могла скрыть того, что Советский Союз находится в тяжелейшем положении. Хозяйственная разруха требовала средств и рабочих рук, которых катастрофически не хватало — в войне погибли десятки миллионов советских людей, как военных, так и гражданских (современные демографы говорят примерно о 27 миллионах безвозвратных потерь). Отношения с западными союзниками быстро портились, особенно после атомной бомбардировки американцами японских городов. На западных границах СССР продолжалась жестокая партизанская война прибалтийских, украинских и белорусских «лесных братьев». Борьба с ними и удержание под контролем Восточной Европы требовало колоссальных сил даже после массовой демобилизации. В довершение всего, в 1946—1947 годах Советская страна в третий раз перенесла жестокий голод, жертвами которого стали до полутора миллионов человек. Многие возвращавшиеся с фронта долго не могли найти себя в мирной жизни и пополнили ряды криминала (или просто вернулись туда, ненадолго покинув его с уходом на фронт), что породило настоящий взрыв преступности.

Прошедшие ужас войны, увидевшие Европу и получившие сравнение тамошней жизни со своей (и не в пользу последней), фронтовики неизбежно задавались вопросом: а будет ли жизнь после войны лучше? Всё ли было верно решено в ходе войны? Даст ли товарищ Сталин, произнесший тост благодарности русскому народу за терпение и доверие правительству, реальные возможности проявить себя в мирном строительстве и хоть какие-то послабления в ситуации постоянного труда на износ?

Что же, тост за русский народ Сталин, победив в войне, действительно произнёс. Однако делиться властью Генералиссимус хотел не больше, чем Саурон Кольцом. Как не собирался и всерьёз обсуждать вопрос того, насколько ошибочны были действия высшего руководства и его лично в первые два года войны. В официальных разъяснениях события 1941—1942 года старались трактовать как осознанный организованный отход, проводя обязательную параллель с 1812 годом. А надежды на послабления хотя бы в культурной жизни уже в 1946 году разбились о несколько идеологических кампаний — это и жёсткий разгром Ждановым журналов «Звезда» и «Ленинград» за публикации Зощенко и Ахматовых, и запрет второй серии фильма «Большая жизнь», и аналогичный запрет второй части «Ивана Грозного» Эйзенштейна, и критика за пессимистические настроения песни «Враги сожгли родную хату…» Ещё в марте 1946 года, выступая в американском Фултоне уже не премьер Черчилль обвинил СССР в опускании «железного занавеса» на Восточную Европу, что стало фактически первым «залпом» Холодной войны.

На этом фоне ни о какой политической либерализации, конечно, не могло быть и речи. Скорее наоборот, новые группы влияния, реальные и потенциальные, сформированные войной, стали попадать под каток расправы. Ещё летом 1946 года маршал Георгий Жуков, один из самых прославленных полководцев теперь уже Советской армии, был назначен начальником Одесского военного округа, а ряд его соратников был арестован по делу о трофеях — формально вполне себе антикоррупционному, но с очевидной политической подоплёкой. Министром вооружённых сил был поставлен штатский Николай Булганин, ставший членом Политбюро в 1948 году. Министром государственной безопасности был назначен бывший начальник военной контрразведки (СМЕРШ) Виктор Абакумов, известный своими скверными отношениями с Берией. Ещё в конце 1945 года в ближайший круг вождя были включены представители ленинградского партийного клана Жданов и Вознесенский, и часть полномочий им была передана Сталиным от Маленкова. Это ещё не было в полной мере репетицией какой-то крупной чистки, но, по сталинскому обычаю, создавало между его соратниками атмосферу конкуренции и противовесов. Из прочих общественных сил самой громкой жертвой расправы над потенциальным центром политической силы стал Еврейский антифашистский комитет — крупнейшая организация еврейских культурных и общественных деятелей, ставшая крупнейшим мобилизатором еврейского лобби в странах-союзницах. В январе 1948 года его председатель, выдающийся театральный режиссёр Соломон Михоэлс, был убит сотрудниками МГБ БССР в Минске. Оставшиеся члены комитета были арестованы в конце года, некоторые из них были расстреляны спустя несколько лет следствия. До того весь 1948 год СССР, с одной стороны, поддерживал подчёркнуто дружеские отношения с новообразованным Израилем (к чему и сам приложил немалые усилия), а с другой — постепенно разворачивал кампанию по борьбе с «безродными космополитами» — впервые за долгие годы начиная кампанию вполне себе ксенофобски-патриотическую. Антиеврейские настроения до самого конца сталинской эпохи поддерживались — не на уровне нацистской Германии, конечно, но в некотором тлеющем состоянии, обострившись в начале 1953 года (см. ниже).

Соцлагерь. «Ленинградское дело»

С 1946 по 1949 год товарищ Сталин занимался тем, что организовывал вокруг Советского союза свой «пояс безопасности». В покорённой им Восточной Европе одно за другим пришли к власти просоветские правительства — чехословацкое, венгерское, польское, болгарское, румынское, албанское. В 1949 году из зоны советской оккупации в Германии (кроме союзных зон оккупации Берлина) образовалась Германская демократическая республика, а в октябре 1949 Коммунистическая партия Китая победила в гражданской войне и распространила свою власть на всю страну. В 1949 году СССР, к тому же, провёл первое испытание своей атомной бомбы, тем самым достигнув паритета с США и отсрочив опасность ядерной войны против себя.

Однако абсолютного торжества сталинизма в Восточной Европе всё же не случилось — коммунисты в Греции проиграли свою гражданскую войну, а югославский лидер Иосип Броз Тито уже в 1948 году со Сталиным рассорился, создав тем самым опасный прецедент. С самой смерти Троцкого никто не пытался оспорить авторитет Генералиссимуса в мировом коммунизме, а Тито, к тому же, не был Сталину особенно ничем обязан — свободу для своей страны он по большей части собственными силами вырвал из рук нацистов, с минимальной помощью советских войск. Этот раскол подстёгивал подозрительность Сталина и стал прологом к очередной волне партийных чисток.

К 1948 году в высшем руководстве уже вполне сложились два главных партийных центра противостояния — с одной стороны были старые соратники Сталина Маленков и Берия, с другой — «ленинградский клан» во главе со Ждановым и Вознесенским. Амбициозные ленинградцы — среди их лидеров также был секретарь ЦК Алексей Кузнецов — стали особенно уязвимы после смерти Жданова в 1948 году (по всей видимости, от ошибочного диагноза и неправильно назначенного лечения). Повод нашёлся в январе 1949 года — без согласования с центром в Ленинграде прошла крупная ярмарка, а в Госплане обнаружились допущенные при попустительстве Вознесенского ошибки при планировании и утрата документов. В иных случаях это бы утонуло в рутине работы, но в момент обострения борьбы за власть хватило и этого. Старая гвардия — не только Маленков и Берия, но и прочие соратники — были только рады избавиться от конкурентов. Последовали аресты, причём не только в Ленинграде — арестован был даже председатель российского (в смысле, РСФСР) Совмина Родионов и действующий секретарь ленинградского обкома Попков. Главой заговора, пытавшегося якобы даже перенести столицу России в Ленинград и создать отдельную от общесоюзной российскую компартию, объявили Вознесенского. В 1950 году всех главных фигурантов дела расстреляли. Но, тем не менее, эта история как минимум дала серьёзные позднейшие всходы — в частности, многие партийные ортодоксы-консерваторы всерьёз прониклись идеей, что у РСФСР должна быть своя, отдельная от центральной, коммунистическая партия. Ибо чем крупнейшая республика, учредительница Союза, хуже Украины, Киргизии или без году неделя принятой в Союз Эстонии?

• Диагноз, поставленный Жданову, был на самом деле ошибочным, у него был самый настоящий инфаркт, а не затяжной приступ стенокардии. Специалист по ЭКГ Л.Ф.Тимашук верно поставила его, тогда как курировавшие Жданова профессора старой школы — Егоров и Виноградов — в функциональной диагностике не разбирались, а то и вовсе считали её ересью. Но даже если бы Жданову поставили верный диагноз, это бы его не спасло: лечить инфаркт в 1948 году было решительно нечем, покой и постельный режим в этом вопросе малоэффективны.

1950—1953 годы. Наступление на старых соратников

Расправившись с «ленинградцами», Сталин, однако, не собирался давать спуску и своим постоянным приближённым. В начале 1950-х прогремело сразу две суровые кампании по борьбе с силовиками в окружении вождя. Летом 1951 года был арестован глава МГБ Абакумов — сигнал о затягивании дел стал поводом для большой кадровой чистки. А уже в сентябре, воспользовавшись жалобой министра госбезопасности Грузии Рухадзе, затевается «мингрельское дело» — чистка в партийных органах и органах безопасности этнических мингрелов, которым якобы покровительствовал Лаврентий Берия. Лично куратора атомного проекта Сталин пока не трогал, но сигнал был более чем красноречив.

В такой-то нервной обстановке партия подошла к своему XIX съезду, проходившему в октябре 1952 года. Это был первый съезд партии за 13 лет — предыдущий провели аж в 1939 году. Сталин на съезде появился только в первый день, а затем будет его игнорировать. Без его формального участия отчётные доклады будет читать Маленков, второй человек в руководстве. Партия наконец меняет своё название — уже сорок четыре года, как нет никаких меньшевиков, так что отныне она называется Коммунистической партией Советского союза. Также ликвидируются формально Политбюро и Оргбюро, вместо них создаётся Президиум ЦК КПСС. Партия также приняла пятый пятилетний план (умолчав, что четвёртый не выполнен), а 14 октября Сталин приходит на последнее открытое заседание и кратко благодарит съезд и «братские партии» за работу. Это будет последнее публичное выступление Сталина.

Настоящее выступление всё ещё настоящего вождя партии и страны произошло спустя двое суток, 16 октября на закрытом пленуме ЦК. И там Сталин говорил уже не формальную речь для политеса, а выражал уже свою истинную политику. Он жёстко раскритиковал старых соратников — Молотова и Микояна — и даже снял некоторых других старых соратников с министерских должностей, фактически лишив их полномочий. В конце своей речи Сталин притворно подал в отставку с поста генсека — и ровно тут ведший заседание Маленков начал умолять его остаться. Сталин «великодушно» согласился, и фактически провёл на заседании генеральную репетицию новой серёзной партийной чистки. Осенью пошли и первые аресты «врачей-вредителей», которые снова подогрели юдофобскую идеологическую кампанию в январе 1953. Она велась столь интенсивно, что породила слухи о готовящейся депортации евреев в Сибирь и показательной казни некоторых видных советских евреев на Красной площади. Вряд ли такая расправа планировалась на полном серьёзе — скорее, это было средство давления на западных лидеров, принуждение их к уступкам в разрешении вопросов, связанных с Корейской войной, с попытками эскалации гонки вооружений. О том, что решение этих и многих других вопросов, будет готовить уже новое поколение советских руководителей, свидетельствовало и то, что 28 февраля 1953 года на вечерний киносеанс, а после и на ужин на «ближней даче» в подмосковном (теперь это Западный округ Москвы) Волынском лесу приехали Маленков, Берия, Хрущёв (бывший после войны первым секретарём московского горкома) и Булганин. Молотова, Микояна, Кагановича, Ворошилова в ближайшем кругу Отца народов уже не было, и участь их выглядела незавидной.

Смерть Сталина. Оттепель

«	Растет в Тбилиси алыча Не для Лаврентий Палыча, А для Климент Ефремыча И Вячеслав Михалыча.	»

1-5 марта 1953 года

Распрощавшись 28 февраля 1953 года с соратниками, Сталин отпустил и охрану. Весь следующий день он подозрительно долго не выходил из комнаты, а затем, под формальным предлогом привезённой почты, охрана таки вошла к властелину половины мира — и обнаружила, что всевластный диктатор лежит на полу, напрудив в штаны. Говорит он тоже не мог и только подзывал охранника слабым движением руки. Генералиссимуса перенесли на диван и немедленно доложили непосредственному начальнику — министру госбезопасности Семёну Игнатьеву.

Игнатьев, и вполовину не такой фанатичный чекист как Берия, Абакумов или Ежов, взять на себя ответственность за судьбу вождя не решался. И без того хорошенько занервированный требованиями Сталина активизировать поиски врагов и постоянными угрозами суровой кары за неповиновение, Игнатьев просто переадресовал вопрос Берии и Маленкову. Первым разыскали Маленкова, тот подтянул остальных, включая Хрущёва с Булганиным, четвёрка приехала на дачу. Маленков и Берия дошли до самого вождя, услышали его храп и решили, что Сталин просто крепко спит. Врачей к пациенту номер один вызвали только 2 марта, и их выводы были неутешительны — инсульт, скорее всего, осталось недолго. Парализованного Отца народов еще успели навестить дочь Светлана и сын Василий. А заместители, соратники, советники оказались перед лицом проблемы транзита власти.

Хотя сам Сталин всяческим боролся с тем, чтобы кто-то чувствовал себя его полноценным преемником, наследником формальных и реальных полномочий и регалий, его подчинённым поневоле приходилось обретать навыки коллективного руководства и автономной деятельности, особенно в последние годы жизни вождя. Так, в деятельность многих коллегиальных органов Сталин не вмешивался напрямую — особенно в Совете министров. Чем-то вроде отдыха от его директив были и периоды длительных сталинских отпусков. И, наконец, общий страх перед Самим, несмотря на всё недоверие, действительно сплачивал. К тому же, многие из вождей были куда лучше самого Иосифа Виссарионовича осведомлены о реальном положении дел, так что своя неформальная программа, что делать, уже вырабатывалась сама собой. Мешал её реализации только сам Сталин, непредсказуемый в чвоих решениях.

Уже 2 марта на заседание Бюро Президиума ЦК партии были вызваны опальные Молотов и Микоян. 3 марта врачи подтвердили: счёт идёт на дни, смерть неизбежна. 4 марта о болезни впервые объявили в газетах, 5 марта в бюллетене о здоровье вождя появился термин «дыхание Чейн-Стокса» — безнадёжность положения признали публично. В жтот же день произошло разделение полномочий между соратниками вождя. Главой партии стал Хрущёв, главой правительства — Маленков. Берия, Молотов, Булганин, Каганович стали первыми замами Маленкова. Единоличная диктатура превратилась в олигархию. Сталина формально оставили в Президиуме ЦК, но власти он оказался лишён.

Впрочем, сам он об этом уже и не узнал. Соратники, успев приехать из Кремля на ближнюю дачу, ещё застали агонию. Но в 21 час 50 минут 5 марта 1953 года Иосиф Виссарионович Сталин, один из самых могущественных и жестоких правителей в истории, испустил дух. Началась новая эпоха в жизни и страны, и партии.

От похорон вождя до победы Хрущёва

К моменту смерти Сталина мир сидел на пороховой бочке и вовсю чиркал спичками и поджигал цигарки. В том же 1953 году СССР взорвёт первую в мире термоядерную бомбу, США отстанет ненамного, и Часы судного дня встанут на две минуты до полуночи. Затяжная война в Корее, сотни тысяч заключённых в Гулаге, глухой ропот недовольства в Восточной Европе — где-то обязательно должно было прорваться. В этих условиях новое руководство прежде всего проводило прежнего властелина полумира в последний путь — увы, поспешность и бестолковость организации стали причиной новой «ходынки» — несколько сотен человек погибли в страшной давке на Трубной площади в очереди на прощание со Сталиным. 9 марта новые вожди появились на трибуне мавзолея Ленина (и Сталина, конечно). Глава партии Хрущёв только открывает митинг — зато сразу после идёт подлинная (пока ещё) иерархия правителей — сначала Маленков, затем Берия, затем Молотов. По легенде, чуть ли не там же на трибуне «мистер Нет» просит у всесильного главы МГБ освободить жену, арестованную одновременно с разгромом ЕАК. Полина Жемчужина станет первой освобождённой репрессированной.

Ослабление давления и сверхцентрализации станет для нового коллективного руководства первоочерёдной задачей. Уже в конце марта принято решение о выселении из пассажа напротив Кремля госконтор и преобразования его в Главный Универсальный Магазин. В начале апреля прекращают «дело врачей» и отпускают всех, кто был по нему арестован. Маленков инициирует снижение налогов на колхозы и повышение закупочных цен. Впервые осторожно выдают колхозникам паспорта, так что недолгий период премьерства Маленкова останется в народной памяти присловьем «пришёл Маленков — поели блинков»: в 1954—1956 годах советское сельское хозяйство в последний раз пойдёт в рост. Однако всерьёз реформировать сельское хозяйство не решатся, более того: уже в 1954 году вернутся к экстенсивным мегапроектам сталинского типа, взявшись распахивать целину. В 1956 начнётся наступление и на единственный сколько-то самостоятельный экономический институт в СССР — артельные кооперативы, только подтолкнув к дальнейшему развитию в стране дефицита товаров народного потребления.

26 марта президиум ЦК впервые рассматривает решение об амнистии заключённых. В народе её прозовут «ворошиловской» — именно именем первого красного офицера был подписан итоговый документ. Однако фактическим её автором был Берия. И вот с ней-то и начались проблемы. Политических амнистия почти не коснулась, зато по ней вышло множество мелких уголовников, и это подстёгивает сразу две вспышки насилия — преступности в городах и лагерных бунтов тех, кого амнистия не коснулась. Весь год и то, и другое будут подавлять даже с войсками, пока не примут решение о реабилитации. Одновременно обнаруживается первое слабое место в подконтрольном соцлагере: недовольные повышением одновременно цен и норм выработки берлинские рабочие выходя на акцию протеста, которая быстро превращается в восстание, подавленное пока ещё оккупационной группировкой советских войск. Режим оккупации отменят, снизят цены и сократят репарации, но становится понятно: дурной пример заразителен, и всегда придётся ждать новых выступлений.

Вся эта совсем не спокойная обстановка стала фоном для очередного раунда драки бульдогов под партийным ковром. Вообще-то, это был вопрос времени — когда бывшие соратники вцепятся друг в друга вполне открыто. Благо, каждого из них, некогда «верного сталинца», можно было взять за шиворот и припомнить участие в репрессиях. Лучше всех про каждого знал, конечно, Лаврентий Берия, глава МГБ, развернувший кипучую деятельность. О том, что у Берии на каждого компромат, знали все и ненавидели его тоже вполне солидарно, опасаясь, что партию и страну ждёт чекистский переворот. Вопрос был только в том, кто выступит с инициативой заговора. Таковым стал опять-таки неутомимый партийный глава Хрущёв. Затем к заговору примкнул министр обороны Булганин, его заместитель, герой войны маршал Жуков, у которого были к Берии личные счёты за послевоенную опалу. Маленков даёт согласие, но сомнения в остальных членах коллективного руководства. Решено брать Берию на заседании президиума правительства. 26 июня 1953 года в Кремле проводят настоящую спецоперацию с участием военных, Берию прямо на заседании обвиняют в антипартийной деятельности — сначала Хрущёв, потом Булганин, потом присоединяются и остальные. Вопрос планировалось поставить на голосование, но в процессе заседания про него просто успели забыть, сразу после докладов нажав кнопку охраны. Берия был арестован Жуковым и несколькими генералами, снят со всех постов — и несколько месяцев мариновался следствием, припомнившим ему и работу на мусаватистскую разведку в гражданскую войну, и целый список любовниц (спорно, насколько достоверный). 23 декабря бывший всесильный глава спецслужб был расстрелян.

Смерть Берии стала последней смертельной схваткой за власть в партии, но далеко не последней вообще. Коллективное руководство ещё успеет в конце 1953 года выработать решение о передаче Крыма Украине по соображениям экономической целесообразности, но уже в 1955 году на очередном пленуме Хрущёв инициирует нападки на Маленкова и добивается его снятия с поста премьера. Правительство возглавляет куда менее самостоятельный Булганин, и Никита Сергеевич постепенно становится средоточием реальной власти в партии и стране. Маршала Победы, в благодарность за соучастие в свержении Берии, делают министром обороны.

XX съезд. Развенчание культа. Бунты в соцлагере

«	Кум докушал огурец И закончил с мукою: «Оказался наш Отец Не Отцом, а сукою».	»
— Александр Галич

Начатый в 1954 году процесс реабилитации репрессированных быстро дал понять: одними следственными ошибками десятилетия репрессий не объяснишь. Вал материалов по ним, который набирает комиссия во главе с членом ЦК Поспеловым, приводит к очевидным выводам: или партия отмежёвывается от сталинского наследия, или разделяет с ним ответственность, поставив под удар легитимность своей власти. В такой-то обстановке в феврале 1956 года и готовился XX съезд партии.

Первые 19 заседаний съезда прошли вполне рутинно и ничего особенного собой не представляли. Как и 4 года назад, главная сенсация случается за закрытыми дверями. 25 февраля Хрущёв на закрытом заседании съезда, без гостей, иностранных делегатов и прессы, читает доклад «О культе личности и его последствиях». С опорой на долгие теоретические размышления о чуждости культа личности марксизму ленинизму и на письмо Ленина к съезду 1922 года, Хрущёв долго перечисляет преступления Сталина перед партией: расстрел 70 % делегатов XVII съезда, «ленинградское», «мингрельское» дела, «дело врачей», ошибки и катастрофические решения в начале войны. Более Сталина и его объявленного неуместным самовозвеличивания в памятниках, наименованиях городов, тексте гимна, демонизирован разве что Берия, которого задним числом делают ответственным и за злодеяния предшественников. Однако в конце делается оптимистический вывод, что культ личности преодолён, и это — свидетельство высокой моральной и политической силы партии.

Прений по докладу не открывают, но зато его читают по всей стране перед партийным и комсомольским активом — фактически, его слышит более-менее всё трудоспособное население, и это производит настоящий эффект разорвавшейся бомбы. И хотя для многих этот доклад и осуждение культа личности станет тем самым первым шагом к свободе и эмансипации жизни и культуры, далеко не все встретили его одобрением. Уже 7 марта в Тбилиси проходит массовая демонстрация против критики Сталина, переросшая в беспорядки, подавленные войсками. А, например, выдающийся писатель, долгие годы глава Союза писателей СССР Александр Фадеев, просто застрелился. Все последние годы он разрывался между собой-функционером, официальным вождём многих кампаний травли «попутчиков» — и собой же писателем, которому был очевиден литературный талант преследуемых авторов, которым он старался лично помогать. Доклад Хрущёва и развенчание культа личности, очевидно, сломили его, не способного более разрешить противоречий последних лет.

В соцлагере реакция оказывается ещё болезненнее, накладываясь на собственные экономические проблемы. В июне в Познани, на фоне сокращения зарплат и повышения норм выработки, собирается демонстрация, расстрелянная войсками. Опасаясь дальнейшей эскалации, польское руководство избирает главой партии сторонника большей самостоятельности от Москвы Владислава Гомулку — без согласования с Москвой, что чудом удаётся уладить без конфликта. Но уже осенью смена власти в Венгрии провоцирует давно назревавшие из-за репрессий и экономических проблем волнения, которым сначала решено пойти навстречу, а затем, когда пошла волна самосудов и неконтролируемого насилия — советские танки вводятся вновь в Будапешт и жестоко подавляют революцию. Поддержавший восставших премьер Имре Надь был сергнут и казнён, а советское руководство срочно начинает консультации с братскими компартиями.

Большое совещание осенью 1957 года обнаруживает два полюса силы, между которыми зависла КПСС: восточноевропейские компартии требуют большей самостоятельности и указывают Советам на ошибки и невыполненные обещания, Китай же, напротив, критикует линию последних лет, осуждая осуждение культа. Компартии стран образованного в 1955 в противовес НАТО Варшавского договора остаются в орбите советского влияния, выбив большую экономическую самостоятельность (и введя у себя элементы рынка). Югославия остаётся наособицу, хотя больше Тито не считается «бандитом», у которого «навеки карта бита», а с Китаем отношения начнут портиться и более русский с китайцем не будут братьями навек. Полного успокоения обстановки, однако, тоже не произойдёт.

«Антипартийная группа» и примкнувший к ним Шепилов. XXII съезд

«	Летом пятьдесят седьмого стараниями Максима Максимовича антипартийная группировка в составе — Мюллер, Кейтель, Роммель и примкнувший к ним Риббентроп — была осуждена на пленуме НСДАП.	»
— Виктор Шендерович

Инициативы и деятельность Хрущёва стали вызывать раздражение у пока ещё не покинувших высшие эшелоны власти соратников. К 1957 году Никита Сергеевич уже выдвигал в ЦК следующее поколение функционеров — так в высших партийных органах появились Михаил Суслов, Леонид Брежнев, Алексей Косыгин, Александр Шелепин и прочие будущие деятели последующих эпох. Старая гвардия постепенно начала сплачивать ряды для того, чтобы составить заговор против Никиты Сергеевича. Поводов тот и правда давал немало — прежде всего, за счёт своих откровенно завиральных экономических целей, которых советской экономике было не достичь. Это стало поводов для того, чтобы убрать Хрущёва, пока он сам не убрал прочих. Молотов, Маленков, Каганович, Булганин составляют ядро заговора, скоро к нему присоединяются члены президиума ЦК Ворошилов, Первухин и Сабуров — тем самым, против первого секретаря большинство, семеро из одиннадцами.

На июньском пленуме противостояние сторонников Хрущёва и противников продолжается почти три дня. Хрущёва поддерживают члены президиума ЦК Суслов, Микоян и Кириченко. Силы мобилизуют кандидаты в члены президиума — глава московского горкома Фурцева, глава ленинградского обкома Козлов и министр обороны Жуков, срочно вызывая сторонников Хрущёва из расширенного ЦК. Хрущёву удаётся убедить членов Центрального комитета в том, что его противники собрали «антипартийную группу» и готовят реставрацию сталинизма. Им не помогает даже открытая поддержка ставленником Хрущёва Дмитрием Шепиловым, который тем самым войдёт в историю как «и примкнувший к ним». Свергнутых оппонентов никто не расстреливает и не сажает — времена уже не такие. Молотова сошлют послом в Монголию, Кагановича — директором комбината на Урал, Маленкова — директором электростанции в Казахстан.

Очень скоро после этого Хрущёв пошёл на конфликт уже с маршалом Жуковым. Амбициозный полководец, которому всего 60 и у которого перед глазами был пример Эйзенхауэра — товарищ по войне с Гитлером, возглавивший страну — давно раздражал Хрущёва, прямо говорил ему, что танки слушаются только его. Опасаясь, что Маршал Победы и правда поднимет войска, Хрущёв дожидается отъезда того в зарубежную командировку, собирает руководство Министерства обороны, на котором критикуется принижение Жуковым политработы в войсках и его амбиции на неограниченную власть. Обвинив маршала в бонапартизме при поддержке других авторитетных ветеранов войны — таких как Конев, Рокоссовский, Чуйков — Хрущёв снимает Жукова с должности и заменяет на более лояльного маршала Родиона Малиновского.

Разгром Жукова не оставил в высших эшелонах власти никого из старых хрущёвских знакомых. Никита Сергеевич отставил Булганина в 1958 году и, как и Сталин. совместил два высших реальных властных поста в партии и правительстве. XXI съезд партии ничем особенным не запомнился, а вот XXII съезд в 1961 году был одним из самых знаковых. Партия приняла программу построения коммунизма к 1980 году. Обещая, что нынешнее поколение советских людей будет, наконец, жить при коммунизме, Хрущёв доводит до своего логического конца политику десталинизации. Имя Сталина пропадает из названий городов, превращая Сталино в Донецк, Сталинград в Волгоград, а Сталинабад в Душанбе. Самого генералиссимуса вынесли из мавзолея и захоронили рядом с Дзержинским и Кировым. В убийстве последнего, кстати, Хрущёв обвиняет Сталина прямо с трибуны съезда. Бывшая «антипартийная группа» исключается из партии. Заводятся и разговоры о памятнике жертвам товарищей, павших жертвами произвола, но так его и не поставят.

Смещение Хрущёва. Застой. Начало конца

Главная заслуга Хрущёва

Может показаться, что Хрущёв полностью повторил путь Сталина, и советские люди вернулись туда, откуда начали было уходить 5 марта 1953 года, только без Усатого на знамени. Но это не совсем так. Недовольство Никитой Сергеевичем зрело давно и прочно, а сам он, при всей своей искушённости в борьбе за власть, не был настолько её фанатиком, как Иосиф Виссарионович.

Людей, более сведущих в экономике, Хрущёв утомил своими (по большей части, провальными) мегапроектами — распахиванием целины, обещаниями «догнать и перегнать Америку», массовым непродуманным внедрением кукурузы, повышением цен при сокращении зарплат (что спровоцировало жестоко подавленное выступление рабочих в Новочеркасске). Интеллигенцию, которой подарил первоначальную либерализацию культурной жизни, Хрущёв разочаровал в себе сначала жестокой кампанией против романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго», а затем скандалом на выставке авангардной скульптуры в Манеже. Военные заимели зуб после сокращения кадров, дипломатические работники хватались за голову от его внешнеполитических эскапад, одна из которых чуть не привела мир к ядерной войне. ну и наконец, постепенно складывавшийся культ личности самого Никиты Сергеевича, подтверждал старую фразу Маркса о повторении одной и той же истории сначала как трагедии, потом — как фарса. В общем, к 1964 году среди ближайших соратников созрело понимание: надо что-то делать.

Формальным первым лицом заговора был председатель президиума ВС СССР Леонид Брежнев, но реальную первую скрипку играли секретарь ЦК Александр Шелепин и председатель Комитета государственной безопасности Владимир Семичастный. Именно они всё лето 1964 года будут проводить с другими высшими руководителями — от Микояна до Суслова — переговоры о единогласном решении вопроса. В октябре, когда Хрущёв отдыхает в абхазской Пицунде, созывается заседание Пленума ЦК. Самого первого секретаря вызывают на следующий день и вручают уже фактический ультиматум: что он, якобы, уходит по собственному желанию, в связи с преклонным возрастом и состоянием здоровья. Хрущёв решает не противиться, лишь ехидно заявляя: тем, что бывшие соратники могут его убрать, они обязаны именно ему. И был совершенно прав: при Сталине такое простое голосование, смещающее первое лицо партии и государства, было попросту немыслимо, а заговорщики бы даже до серьёзного обсуждения своих планов не дошли.

Дней Леонидовых прекрасное (относительно) начало

В это трудно верится из-за послезнания, но вообще-то пришедшее сразу за Хрущёвым поколение руководителей не было целиком антиреформаторским. Скорее наоборот, начинали они как вполне себе реформаторская команда. В первую очередь, это касается нового председателя Совета министров Алексея Косыгина. Опытный управленец, один из руководителей эвакуации предприятий в тыл в войну, он, к тому же, обладал неплохими качествами переговорщика. В частности, именно Косыгин в 1966 году был посредником в заключении перемирия в очередной войне между Индией и Пакистаном, а затем в 1969 году договаривался с Чжоу Эньлаем о прекращении столкновений на острове Даманский. Но венцом его деятельности стала всё-таки экономическая реформа 1965 года. Разработчиком её был экономист Евсей Либерман, а Косыгин занимался претворением её в жизнь.

Согласно решениям ЦК, колхозам снова увеличивали закупочные цены на продукцию, снизили цены на технику и списали долги. Вскоре вводится и понятие хозрасчёта — теперь главным показателем для предприятий считается объём не произведённой, а реализованной продукции. Полученную прибыль предприятия могли тратить на премии сотрудникам.

Эти половинчатые меры дали, однако, эффект. Восьмой пятилетний план (1966—1970) не просто оказался последним выполненным, но и наилучшим по показателям роста за всю историю советской экономики. Увы, дальше начались уже политические риски — советское руководство и думать не хотело о приватизации предприятий, демонополизации экономического планирования снабжения, торговли и ценообразования. Так что очень скоро голос подала консервативная часть ЦК. Реформы были свёрнуты, и дополнительно против них сыграло обнаружение нефтяных месторождения в Западной Сибири. Ну а окончательно добил шансы на её реализацию ввод войск в Чехословакию — тамошние попытки реформирования политической системы и экономики сочли опасными для будущего всего социализма и были принудительно свёрнуты.

Впрочем, хотя реформа и была относительно быстро парализована, консервативное крыло вновь созданного Политбюро недолго праздновало победу: в 1967 году Брежнев, сам убеждённый консерватор, приходит к выводу, что вышедшая из ЦК комсомола группа Шелепина-Семичастного слишком опасно усилилась и пытается форсировать возвращение неосталинистского курса. Не устраивая шумного публичного скандала, генсек передвинет их на почётные, но лишённые реального политического веса должности.

Застоявшаяся стабильность

Эпоха «оттепели», начавшаяся в 1953 году, сошла на нет. Процесс над Синявским и Даниэлем, снятие Твардовского с поста главного редактора «Нового мира», ввод войск в Чехословакию — всё это быстро дало понять, что прежней вольности уже не будет. Но и устраивать жестокой расправы над оппонентами власть не собиралась — после того, как были разгромлены «шелепинцы» и председателем КГБ стал Юрий Андропов, в стране воцарилась политическая стабильность, граничащая с несменяемостью. Доходы от нефтедолларов были направлены на какое-никакое устроение быта советских людей, и именно поэтому брежневские 1970-е и спустя полвека оценивается многими россиянами как золотой век. Правда, проблема состояла в том, что несменяемое руководство, заливая страну нефтедолларами, всего лишь откладывала неизбежное. Нарастающий товарный дефицит плановая экономика покрывала всё хуже.

Отсутствие сменяемости власти и принятие в 1977 году конституции, официально закреплявшей монополию КПСС на власть (чего даже в сталинской не записывали) вовсе не означало, что в СССР не может быть политических кризисов. Так, в 1978 году, при принятии конституции Грузии случилась акция протеста — грузины требовали, чтобы в проекте конституции оставили изымаемое в других понятие государственного языка. Не желая повторить 1956 года и жертв, депутаты Верховного совета Грузии принимают конституцию с грузинским государственным языком. Опыт единственной на долгие годы массовой протестной акции, которая добилась успеха, а никого при том не наказали, запомнится грузинам надолго. Однако большая часть сопротивления и серьёзной оппозиции режиму — подпольное диссидентское движение, главным авторитетом которого становится академик Андрей Сахаров.

Ближе к концу 1970-х обстановка, однако, стала более оживлённой. Высшие руководители, конечно, не менялись, и некоторые уже превратились в маразматичных дедков из анекдотов, но на уровне пониже начало происходить какое-то движение. Прежде всего, в 1980 году в подозрительной автокатастрофе погиб популярный председатель белорусской компартии Пётр Машеров. Во-вторых, в члены Политбюро производят руководителя Ставропольского обкома партии, рекордно молодого 48-летнего Михаила Горбачёва. Фактически, это был протеже главного идеолога Михаила Суслова и председателя КГБ Юрия Андропова, которого вводили в противовес таким тяжеловесам как ленинградский первый секретарь Романов и постоянный ординарец Брежнева Черненко. К тому же клану — «днепропетровскому» — принадлежит и преемник Косыгина Тихонов.

Пятилетка пышных похорон

«	Осенью 1982 года Леонид Ильич умер от тяжелого приступа старости, и на некоторое время страна осталась без руководства, если не считать таковым двух древних сморщенных дедушек, один из которых даже думать мог только с помощью электрического прибора, а другого без всякого смущения еще живого возили работать в Кремль на лафете.	»
— Евгений Шестаков.

Свёртывание реформ и победа консерваторов во внутрипартийной борьбе в начале 1970-х определяла ситуацию в партии все следующие полтора десятилетия — КПСС казалась совершенно незыблемой консервативной структурой, которую ничто не может разрушить извне. Но она начала рушиться изнутри. Банальное физическое нездоровье оказалось сильнее любой организованной оппозиции и аппаратной интриги.

Первым, ещё в 1980, умер Косыгин. Вторым, в начале 1982 года — обер-идеолог Суслов. 10 ноября не стало и Леонида Брежнева. Похороны последних двух становятся манифестом нового времени — того самого, при котором власть передаётся от деда к деду, а анекдоты про постоянные пышные похороны становятся обыденностью. Однако это парадоксальным образом оживляет грызню у самого трона советской империи.

Непосредственным преемником Брежнева стал уже несколько месяцев как бывший председатель КГБ Юрий Андропов. По долгу службы неплохо осведомлённый о реальном положении дел (особенно в экономике), новый генсек затевает несколько ретивых перемен. Прежде всего, ужесточается контроль за рабочей дисциплиной, на граждан, посещающих в рабочее время кино, магазины, парикмахерские начинаются облавы. Логика довольно простая: дисциплинарные меры капвложений не требуют, а эффект дадут серьёзный. Но что мотивация труда из-под палки, что штурмовщина, уже не работают. Сам генсек к лету осознает провальность таких мер и признает, что «мы ещё не изучили общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические». Конспирологи потом развернут эту фразу чуть ли не в программу рыночных реформ. Но единственное, что успеет помимо этого всерьёз затеять генсек Андропов — это аппаратную борьбу с давним соперником — главой МВД Николаем Щёлоковым. Вражда двух ведомств обострилась после убийства в 1980 году милиционерами сотрудника КГБ, и Щёлоков слетает с должности через месяц после прихода Андропова к власти. Финансовые проверки вскрывают и факты коррупции как в ведомстве, так и лично у Николая Анисимовича. Одновременно раскручивается и дело о коррупции в Узбекской ССР, чей правитель Шафар Рашидов в разгар следствия умрёт при невыясненных обстоятельствах.

Оба дела успеют раскрутить при Андропове, но до их развязки он не доживёт — 9 февраля 1984 года он скончался от болезни почек. сменивший его на должности Константин Устинович Черненко проруководит страной до марта 1985 года, а физическое состояние его народ аттестует беспощадным анекдотом «не приходя в сознание, приступил к исполнению служебных обязанностей». При нём продолжалось раскручиваться дело против Щёлокова (бывший министр покончит с собой в декабре 1984 года) и «хлопковое дело», усилились гонения на рок и дискотеки, но самым ошеломительным поступком Черненко было вовсе не это. Черненко решился на то, на что Брежневу все 18 лет правления решимости не хватало — восстановил в партии Вячеслава Молотова, все годы со снятия Хрущёва подававшего прошения об этом. Задним числом вернейшему соратнику Сталина засчитали и 22 года вне КПСС партийным стажем. Политически грамотные шутили, что Черненко готовит преемника. И оказались отчасти правы — Вячеслав Михайлович на целый год пережил Константина Устиновича, даром, что был старше на целый 21 год!

Проводили Константина Устиновича совсем уж безжалостным анекдотом: «Граждане, вы, конечно, будете смеяться, но нас снова постигла тяжёлая утрата!» Своим преемником он планировал сделать министра обороны Устинова, но тот скончался даже раньше патрона.

Приход Горбачёва. Конец монополии на власть. Гибель империи

Ускорение

Пленум по организационным вопросам похорон Черненко и был той ещё партией игры в престолов. Он прошёл уже 11 марта — ровно на следующий день после смерти генсека. На нём не было многих политических тяжеловесов — ни украинского лидера Щербицкого, ни казахского Кунаева, и некоторые позднейшие историки полагают, что их голосов не хватило, чтобы генсеком стал ленинградский правитель Григорий Романов. А присутствующие поддержали предложение, внесённое министром иностранных дел Громыко — утвердить в должности генсека Михаила Горбачёва. Человек ровно на 20 лет моложе Черненко, он был представителем уже совершенно другого поколения. Это же поколение начнёт назначаться Горбачёвым на важнейшие посты.

В первые несколько месяцев кремлёвские старцы начинают постепенно покидать посты. Своего патрона Громыко Горбачёв выдвигает в председатели Верховного совета СССР. На смену ему приходит бывший секретарь грузинской компартии Эдуард Шеварднадзе — почти без опыта даже поездок за границу, но в хороших отношениях с новым генсеком. Пост второго секретаря ЦК получает сибиряк Егор Лигачёв, бывший глава свердловского обкома Борис Ельцин сменяет Виктора Гришина на посту главы московского горкома, правительство возглавил свердловчанин же Николай Рыжков. А сам генсек очень скоро продемонстрировал совершенно новый подход к политическому поведению.