Редактирование: Истерн

'''Истерн''' — это [[вестерн]], только в азиатском, на крайний случай, восточноевропейском [[сеттинг]]е. Все законы [[жанр]]а соблюдаются: герой-одиночка, злодей-бандит, закон фронтира, где прав тот, кто стреляет первым, типичные коллизии и сюжеты вроде поиска сокровищ и защиты слабых и обездоленных, ограбление поездов и «корованов» — только все это происходит не в США. В этом ключевая разница истерна и [[красный вестерн|остерна]] — остерн остается фильмом про Дикий Запад, только снятым в Европе. Истерн — фильм про Дикий Восток.

Тропы будущего истерна, как и вестерна, берут начало ещё в литературе эпохи романтизма. Возьмём, к примеру, «Кирджали» Пушкина — короткий очерк, собравший в себе целое соцветие тропов. Степной бесарабский фронтир, экзотика турецкого ориентализма, безумно крутой (в те времена сказали бы «лихой») разбойник в главных героях, стражи порядка — «в душе такие же разбойники», благородные и обречённые повстанцы, медленно, но верно наступающая империя, сюжеты предательства, побега, поиска клада — всё на своём месте.

В СССР познакомиться с [[вестерн]]ом как жанром в подробностях было трудно: какая-то часть фильмов просочилась через «железный занавес» в виде трофеев. Но были люди, успевшие еще до установления оного занавеса — в их числе Всеволод Пудовкин. Его «Потомок Чингисхана» — пожалуй, первый советский истерн. Нет, стоп — был еще немой фильм «[[Гражданская война в России|Красные дьяволята]]» режиссёра Перестиани по одноименной повести П. Бляхина, снятый на Тбилисской киностудии. Но тут штука в том, что это продукт совершенно аутентичный, созданный без какого-либо влияния вестерна. Точнее, влияние имело место быть, но а) литературное; б) не на киношников, а на автора литературной основы П. Бляхина и в) не собственно вестернов, они в молодой советской республике не переводились — а предтечи вестернов, романов Купера, Эмара и Майн Рида.

«Дьяволята» быстро сделались фильмом культовым, началось немедленное [[опухание сиквелов]], и франшиза, к сожалению, надолго впала в летаргию. Жаль, из неё мог бы развиться вполне жизнеспособный жанр, хорошая альтернатива вестерну.

Есть мнение, что это был не «Дилижанс», а «Потерянный патруль», или вовсе даже «Большая тропа», но факт остается фактом: вождь был не прочь глянуть приключенческого кинца, и в итоге все-таки снимались такие фильмы как «Джульбарс», «Тринадцать» (1936, Михаил Ромм — о красноармейцах в Каракумах, которые защищают колодец в пустыне от басмачей), «Золотое озеро» и т. д.

Несмотря на коммерческий успех, истерн оставался идеологически подозрительным. Оно и понятно: незаконнорожденный отпрыск вестерна, он слишком сильно напоминал папу. А герой-одиночка, пусть даже сражающийся за освобождение пролетариата, — это, прямо скажем, не то, что вписывалось в идеологию коллективизма<ref>В начале 30-х гг. в СССР была развернута мощная идеологическая кампания против приключенческой литературы и кино. Реабилитация жанра началась только в 1946 году, с экранизацией «[[Пятнадцатилетний капитан|Пятнадцатилетнего капитана]]».</ref>.

Ответом на повальную народную любовь был шквал официальной критики. Гвоздь в крышку гроба забил сам Хрущев: «Я смотрел картину „Великолепная семёрка“. Артисты, занятые в ней, прекрасно играют. Мы выпустили её на экран и получили за это много упрёков. В нашей печати выступали педагоги. Была опубликована критическая статья под названием „Двойка за семёрку“. В этой статье говорилось, что кинофильм плохо воздействует на воспитание молодёжи. Я согласен с педагогами. У вас, американцев, сплошь и рядом на экранах идут такие кинофильмы, где бьют друг друга в лицо, истязают, убивают людей, в фильмах много извращённого. У вас это считается интересным. У нас же проповедование подобных явлений считается вредным…»<ref>Цит. по книге Ф. Раззакова «Великолепная семёрка или Вестерн по-советски».</ref>

Больше вестернов Совэкспортфильм не покупал. Но коммерческий успех отрицать было трудно — что «Дилижанс», что «Великолепная семерка» прокатывались на ура. Поэтому на Мосфильме зажмурились, поморщились и дали добро на возрождение помершей было франшизы «Красные дьяволята».

И тут обнаружилась страшная штука: оказывается, весь киноархив по «Дьяволятам» уничтожен. О римейке не было смысла говорить, потому что куда-то пропал сам фильм, сохранились только отрывки (потом полную копию всё же откопали в провинции, но это было потом).

В том же году вышел еще один залихватский истерн — «[[Никто не хотел умирать]]». Народной любви к нему значительно меньше, потому что фильм получился в высшей степени серьезным и непопсовым, но свое место на золотой полке истерна он занимает по праву.

Вестернов Совэкспортфильм больше не покупал — но советские режиссеры с ними все же знакомились, когда ездили на фестивали. Поэтому не стоит удивляться, что Н. Михалков цитирует Серджио Леоне в «[[Свой среди чужих, чужой среди своих|Своем среди чужих, чужом среди своих]]», а Мотыль — в «[[Белое солнце пустыни|Белом солнце пустыни]]».

Истерны сталинских времен, равно как и «Неуловимые мстители», пребывали под идеологическим диктатом, обязывающим их повторять то, что сгубило класический вестерн: строгое разделение на «белые шляпы» и «черные шляпы» (в нашем случае — на буденновки и папахи). Красноармейцы всегда выглядели сиропно-хорошими, белые и атаманы — аццкими сотонами.

Но зато со злодеями выгорело: и есаул Брылов, и ротмистр Лемке у Михалкова по-своему очаровательны. В «Белом солнце пустыни» Черный Абдулла, хотя и [[полное чудовище]], получился [[великолепный мерзавец|в высшей степени харизматичным]].

Еще один элемент спагетти-вестерна, пришедший в истерн — превращение интриги из «биполярной» (хороший-плохой) в «треугольную», как в «[[For a Few Dollars More|На несколько долларов больше]]» и «[[The Good, the Bad and the Ugly|Хороший, плохой злой]]»: в «Своем среди чужих» это Шилов-Лемке-Брылов, в «Белом солнце пустыни» — Сухов-Абдулла-Верещагин.

И стоит упомянуть малоизвестный истерн 1980 г. «[[Кто заплатит за удачу?]]» — хотя бы потому, что про него можно прочитать у нас на сайте.

ЮФО и СКФО одно из немногих мест где истерн спокойно можно снять в наше время. Да, «Дикое Поле» сегодня не такое дикое, однако местные нравы таковыми являются: сватовство, кланы, кровная месть, коррупция, процветание на крови. Кроме того, ковбоев легко заменят казаки, а индейцев — народы Кавказа или Поволжья. Представителей немного, но они есть.

Собственно Восток, за исключением СССР, небогат художественными произведениями про исторические периоды подобные [[вестерн]]у или [[Красный октябрь|Красному Октябрю]]. Основной сеттинг здесь — [[Бакумацу]]. Редкий пример неяпонского истерна — южнокорейский фильм «[[Joheunnom nabbeunnom isanghannom|Хороший, плохой, долбанутый]]» о приключениях корейцев в степях Манчжурии (вот он — азиатский фронтир), во времена нахождения Кореи в составе Японии. Сюда же можно причислить эпоху Варлордов в Китае, от распада Цинь до японского втрожения. Вроде фильма «Шанхайский экспресс» с Джеки Чаном, где он одет по-ковбойски. Что касается Ближнего Востока, то у них там своя атмосфера в жанре «[[Курак|нефть и война]]», так что ближневосточный истерн невостребован, но потенциал есть. Также достойна внимания манга [[Golden Kamui]] о приключениях солдата-японца и девочки-айнки на Хоккайдо и <s>Сахалине</s> Карафуто после войны с Россией.

В художественных произведениях представлено в основном произведениями про Ермака Тимофеевича, однако это только начальный период, что в принципе дает широчайшие возможности творчества для последующего периода, который длился вплоть до [[Красный октябрь|Красного Октября]]. Весьма атипичное, но значимое произведение — «Богатство» Валентина Пикуля, о молодом журналисте, получившем от дальневосточного генерал-губернатора должность губернатора дикой Камчатки аккурат перед русско-японской войной. Там его ждали коррумпированные торговцы пушниной, обманутые аборигены-камчадалы, новый друг — колоритнейший казачий урядник (и в его закромах склад берданок для ополчения), ещё один новый друг — не менее колоритный [[таёжник]], сражения за свободу Камчатки и подлости от торговцев и нанятого ими единственного на всю Камчатку доктора-пьяницы, с помощью которого акулы фронтирного наебизнеса попытались объявить некоррумпируемого идеалиста сумасшедшим.

Некоторый положительный толчок теме на рубеже тысячелетий дало творчество [[Алексей Иванов|Алексея Иванова]] — в частности, его исторические романы «[[Сердце пармы]]», «[[Золото бунта]]», «Тобол», о временах, когда фронтиром был ещё Урал, либо когда Сибирь толком осваивали, либо когда Урал оправлялся после хаоса пугачёвщины. Некоторые рудименты своеобразного «уральского истерна» можно найти даже в его романе «[[Ненастье]]» уже о 1990—2000-х. Но кроме последнего, никакой из романов пока так и не получил достойной экранизации, особенно это касается «Тобола», от которого в сериале [[Вопиющий неканон|настолько мало осталось]], что Иванов [[убрать своё имя из титров|убрал своё имя из титров]]. В 2021 году запланирован выход фильма по «Сердцу Пармы», так что ждём, что получится.