Бонус для современников/Литература/Зарубежная

Примеры

• «Цветы сливы в золотой вазе» — великое множество мелких бытовых вещей, которые были очевидны и само собой разумеющимися для современников, и не понятны для современного человека. Например, перед воротами стоит экран — почему? А потому что китайцы верили, что злые духи могут ходить только по прямой и не в силах экран обогнуть. Или когда Ли Пин-эр появляется в белой кофте и синей юбке — это значит, что она в трауре, но не прочь опять выйти замуж.
• Данте Алигьери, «Божественная комедия». Современники знали, что за деятелей поэт разместил по аду. А нынешний читатель знает этих деятелей именно из Данте.
• Франсуа Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль». Вся книга — собственно, цикл книг — чуть ли не из одного этого только и состоит. По крайней мере, очень к тому близко. Большинство этих бонусов к тому же — для образованных современников мэтра Франсуа.
  • Например, навешивание церковных колоколов на шею кобыле Гаргантюа — явный намек на доходы от налога на колокольни, которые король Генрих II передал своей любовнице Диане де Пуатье.
  • Глава же про библиотеку Святого Мартина — стёб над современными автору схоластами, который современного читателя смешит разве что пошловатыми титлами. Один только трактат De modo cacandi («О способе ходить по большой нужде») многого стоит.
  • А свою покойную супругу Бадбек, умершую родами, безутешный Гаргантюа описывает (в стихах) вот так: «Лицом она была — резной ребек, // Швейцарка — животом, испанка — телом». Как это понимать? Нам-то уже нужно в библиотеке в книги зарыться, чтоб докопаться до сути. А современники врубались с лёту: Бадбек была с рябым лицом — по-видимому, после оспы (ребек — музыкальный инструмент, на деревянную деку которого ОБЯЗАТЕЛЬНО наносили обильную резьбу), она не имела здоровенного брюха, но живот у неё и плоским тоже не был, и вообще она отличалась рубенсовской красотой, то есть была дородна, в теле («швейцарка»), а телосложение её было пропорциональным, эффектным, грудь — не чрезмерно большой, но и отнюдь не маленькой, кости — крепкими, а не сверхтонкими, плечи — широкими, но не слишком, не уродливо («испанка»).
• Джонатан Свифт, «Путешествия Гулливера». Помимо «общей» сатиры, наполнено вполне конкретными аллюзиями, полностью понятными читателям того времени. Сейчас же для их понимания нужны соответствующие пояснения.
• Диккенс, «Домби и сын» — угроза подчинённому: «Для тебя, милейший, конопля уже посеяна!» Конопля? Наркотик? Нет, имеется в виду тот сорт, из которого получали волокна и делали в том числе верёвки, на которых, в частности, вешали преступников.
• У того же Диккенса в «Посмертных записках Пиквикского клуба» судья, увидев, что к нему в глубинку прибыли какие-то странные джентльмены, начинает с ходу подозревать заговор и даже готов вызвать войска (!). В наши дни этот судья кажется человеку, не подкованному в истории, глупым параноиком, безумным конспирологом, который не пойми с чего всполошился на фоне сплошной идиллии… Ан нет, никакой идиллии на самом деле не было. Британская глубинка в те трудные и страшные годы (относительно комфортные только для «чистой публики», в частности Пиквика и его друзей, а так — ну не прямо наши лихие 90-е, но близко) и правда была постоянным очагом тлеющего, а порой вспыхивающего мятежа (из-за несправедливых законов), и порой захолустье превращалось в натуральную горячую точку, власти даже войска вызывали и из пушек стреляли в собственный народ. И конечно, у мятежников было разветвлённое подполье, за представителей которого судья и принял главных героев…
  • По этой же причине извозчик неадекватно реагирует на Пиквика, задающего вопросы вроде «сколько лет вашей лошади?» Российскому читателю станет понятнее, если мысленно перенести действие в начало 20 века.
• Александр Дюма, «Три мушкетёра».
  • Два века назад публика прекрасно понимала, что имена Атос, Портос и Арамис — выдуманные, псевдонимы главных героев, обнищавших аристократов, которым гордость не позволяет трепать родовые имена, о чём не раз говорится прямым текстом. Более того, Athos это вообще французское название горы Афон, поэтому комендант Бастилии говорит: «Но это же гора, а не человек». Однако реальность нереалистична: прототипа Атоса действительно звали Арман де Силлег д’Атос д’Отвиль, потому что в его владения входил городок Афон-Аспи. Перечисленные рядом с ним в документе, от которого оттолкнулся Дюма, имена Исаака де Порто и Анри д’Арамица также настоящие.
  • Ещё больший прикол с Атосом. Пока большинство товарищей отдаёт предпочтение шампанскому либо красному сухому вину, Атос даже дома ежедневно употребляет испанские вина. Ну, нравится человеку испанский продукт больше отечественного, такому аристократу положено быть гурманом, правда? А вот современник автора прекрасно понимал, что под испанскими винами подразумевались херес и малага, т. е. жёсткий крепляк, с которым нормальный человек вёл бы себя куда осторожнее.
  • Кстати, а сколько пили мушкетёры в целом? По книге мы не раз замечаем, что к обеду на две персоны обычно заказывают четыре бутылки вина. На наш современный взгляд это весьма много: даже опытного выпивоху, если он на скорость приговорит две бутылки каберне (не говоря уж про бьющее газами по башке шампанское), к концу обеда будет изрядно пошатывать, а то и подташнивать. Но это если идёт о нашем с вами обеде, когда быстро смолотил первое-второе-компот и побежал. Ну, а обед благородных дворян совсем другое дело: несколько перемен блюд, между которыми паузы, и застольная беседа, и игра в кости. Т. е. практически праздничное застолье на полдня, примерно как у нас день рождения или выезд на шашлыки. Согласитесь, полтора-два литра (а бутылки в то время были чаще литровыми) сухого вина на одного взрослого мужчину — вполне адекватная доза, чтобы несколько часов спокойно попивать, закусывать, расслабиться и не улакаться. Заметим также, что раньше вина в целом были слабее, чем сейчас.
    • К тому же в те времена меню привелигированных слоев общества состояло из мяса и мясных продуктов чуть менее чем полностью. В романе есть один список блюд (в исполнении Арамиса): "Спроси шпигованного зайца, жирного каплуна, жаркое из баранины с чесноком и четыре бутылки старого бургундского!", который вполне соответствует типовому обеду. Гарниры практически не использовались, овощи отсутствовали полностью, кроме мяса ели только хлеб, и жирная пища в таком количестве заметно снижала эффект от выпитого.
    • Зато Атос, обедая в Амьене с д’Артаньяном, заказывает не четыре бутылки, а шесть. Увлечение креплёным дало свои плоды, и графу де ла Фер уже нужна двойная доза обычного вина, чтобы вставило. Такая толерантность к спиртному — один из симптомов второй стадии алкоголизма.
  • Портос в «Двадцати годах спустя» мечтает стать бароном. Современники понимали, как крепко достали беднягу насмешки родовитых соседей: ведь барон — самый мелкий из аристократических титулов. А заодно было понятно, что в своих мечтах Портос не выходит за рамки разумного: более высокий титул заполучить ему явно не светит.
    • Бонус не для современников, а уже для историков: как раз при Людовике XIII система титулов во Франции была наконец упорядочена, и графом мог называться только тот, кто владел графством. Барон же являлся прямым вассалом короля, поэтому баронством по желанию можно было назвать любое владение, а можно было стать и безземельным бароном.
• Л. Кэрролл — обе сказки про Алису переполнены кучей отсылок и На тебе! в адрес современных автору учёных и даже политиков. Из последних чаще всего доставалось Гладстону и Дизраэли (последнего, ставшего прототипом карикатурного Единорога с иллюстраций, вполне помнят и сейчас, но больше как острослова). Ныне, без соответствующих указаний, всё это проходит «мимо кассы».
  • А животное Квази-Черепаха (Mock-Turtle), из которого варят квази-черепаховый суп, выглядит как черепаха с телячьими ногами, рогами и хвостом. Современному читателю был бы, очевидно, вполне понятен образ Палочкового Краба, выглядящего, как треска на деревянных крабьих ногах и с деревянными фальшивыми клешнями (есть современный перевод, где фигурирует Минтакраб)? Так вот, mock turtle — это суповой набор для «черепахового супа», по факту состоящий из телячьих мозгов да копыт, отдалённо напоминающих при разварке черепашатину.
    • В одном из переводов подсветка: «Это Черепаха Как Бы, из неё варят как бы черепаховый суп».
    • В раннем переводе Демуровой она превратилась в Под-Котика = мех кролика использовался для имитации меха морского котика. Но акакдемическое издание с классическими иллюстрациями вынудило вернуться к малопонятной Черепахе Квази.
  • Стихотворения в обеих книгах это пародии на хорошо известные современникам автора произведения, ныне большей частью забытые (если про «Twinkle, Twinkle, Little Star» ещё могут помнить, то кто сходу опознает какие именно нравозудительные стихи пародируют «Как дорожит своим хвостом ‎Малютка крокодил!» и «Дядя Вильям, — спросил удивленный малыш»?).
• Марк Твен:
  • «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна» — что за странное имя у последнего? Ну был бы он Гектор, а то Гекльберри какой-то. Дело в том, что это вообще не имя, а название одного из американских видов голубики, фигурирующее во множестве фразеологизмов со значением «мелкая сошка», «пятачок за пучок», «бедняк».
    • Все-таки в данном случае это имя. Американские протестанты, в отличие от католиков или, тем более, русских православных (строго привязанных к святцам в выборе имен), могли использовать в качестве имени чуть ли не любое понравившееся слово. Конечно, «растительные» имена чаще давали девочкам (например, популярное в южных штатах Магнолия), а мальчикам в качестве имен любили давать фамилии (Вашингтон, Линкольн и т. п.), но Финну-старшему понравилось название ягоды. Кстати, и в наши дни самые замысловатые имена в США дают детям те, кого относят к White trash. Еще и разные неформалы, вроде родителей Хоакина Феникса, но на кого больше похож отец Гека?
      • Есть версия, что Финны — ирландцы по происхождению (и значит, вряд ли протестанты). А фамилии вместо имён мальчикам давали не абы какие, а чаще всего фамилию матери, чтобы увековечить её вместе с отцовской. Особенно если мать была в своей семье единственной наследницей, и, значит, её потомки бы звались иначе. К примеру, у Купера в «Шпионе» есть персонаж Пейтон Данвуди, — Пейтон было фамилией его матери. А его сын от Фрэнсис Уоррен получил имя Уоррен Данвуди. У того же Купера в «Трилогии о Литтлпейджах» героя второй части зовут Мордаунт Литтелпейдж — опять-таки, изначально Мордаунт было фамилией его матери. Да и сам Купер уже во взрослом возрасте стал именоваться Джеймсом Фенимором Купером. Опять-таки, Фенимор — фамилия его матери.
      • Чаще всего — не значит всегда. Писателя Вашингтона Ирвинга мать назвала в честь Джорджа Вашингтона, а ее девичья фамилия была Сондерс. Писателей Эптона Синклера, Синклера Льюиса тоже назвали не по фамилиям их матерей. Одного из первых летчиков США Линкольна Бичи назвали в честь президента. А вот его соперника Барни Олдфилда назвали еще интересней: его настоящее имя Berna, и так отец назвал его в честь однополчанина. Насчет католичества Финна-старшего: даже если бы это было так, что бы помешало этому алкашу дать сыну имя не в честь святого, а какое в голову пришло? Ведь в США зарегистрировали бы любое, не то что в Российской империи. Все же нет, не выходит с католичеством: ни одного раза не упоминается, что Гек Финн и его отец какой-то не той веры, что все вокруг. В литературе 19 века, если общаются католики и протестанты, это обязательно подчеркивается, а тут ничего подобного не наблюдается. Будь они католиками, местные кумушки, которые не хотели, чтобы их дети якшались с Геком, потому что он голодранец с плохими манерами, еще бы добавляли, что он, к тому же, папист. И в церковь бы он вместе со всеми не ходил, когда жил у вдовы Дуглас. А он ходил и потом жаловался на это занудство Тому («еще и в церковь таскаться приходится, сидеть там и потеть, а я их паршивые проповеди на дух не переношу! Мух там ловить нельзя, табак жевать тоже. И ходи все воскресенье в обувке»). Будь он католик, он бы сразу на это сослался, и вдове пришлось бы переманивать его в свою веру. Еще и отец возмущался бы везде, что сына тянут в омут еретичества. А между мальчишками были бы споры в духе «вы поджаривали наших мучеников. — А вы наших вешали» (Теккерей).
  • «Дневник Адама» — после изгнания из рая Ева, сваливая вину на Адама, начинает с подачи змея утверждать, что запретным плодом были не яблоки, а лимоны. Когда Адам возражает, что лимонов он тоже не ел, Ева объясняет, будто под «лимонами» понимаются не буквальные фрукты, а вообще все сводящее скулы, вроде плохих острот. Это насмешка автора над современными ему протестантскими теологами, трактовавшими Библию на свой лад путем выиискивания там иносказательного смысла — например, некоторые трезвеннические секты даже сейчас утверждают, будто на самом деле Христос никогда не пил вина, а воду на свадьбе якобы претворял в виноградный сок.
• А. Конан Дойл, цикл про Холмса. Книга Светозара Чернова «Бейкер-стрит и окрестности», раскрывающая тогдашнюю атмосферу, занимает пятьсот страниц:
  • Доктора Уотсона зовут Джон Х. Уотсон, второй инициал не раскрывается, при этом жена однажды назвала его Джеймсом. Возможно, просто описка вместо Джона, но на этом базируется фанатская теория, что второе имя доктора - Хэмиша, шотландский эквивалент имени Джеймс. Шотландское его происхождение частично перекликается и с военной службой (в разы более популярной у шотландцев, чем у англичан) и с лёгкой грузностью — вполне себе типаж тех времён.
  • Рассказ «Случай с переводчиком». Холмс мыслит методом исключения, стараясь угадать, в каком роде войск служил другой персонаж. «Походка не кавалерийская, а пробковый шлем он все же носил надвинутым на бровь, о чем говорит более светлый загар с одной стороны лба. Сапером он быть не мог — слишком тяжел. Значит, артиллерист». На самом деле в оригинале было не helmet («шлем»), а hat («шляпа»). Российский читатель вряд ли знает, что форменный головной убор британских артиллеристов и сапёров полагалось носить сдвинутым вправо.
  • Ещё можно вспомнить «Знак четырёх», где в сценах с мальчишками-помощниками британская денежная система показана во всей своей мозголомной красе. Без комментариев и не понять, насколько гениальный сыщик был щедр с Уиггинсом сотоварищи.
    • Для читателей, знакомых и с другой английской литературой (осиливших Джеймса Гринвуда, к примеру) было вполне ясно: Холмс неимоверно щедр — шиллинг для уличного мальчишки натуральное богатство! А уж за обещанную гинею мальчишки действительно перевернули бы весь Лондон верх дном ради поиска катера.
  • Он же, мистический рассказ «Номер 249» — зачем протагонист, отправляясь уничтожить заколдованную мумию, берет у друга-медика ланцет? Дело в том, что это сегодня ланцетом называют одноразовый ножичек для вскрытия нарывов или взятия проб крови, а в 19 веке ланцет представлял собой обоюдоострый хирургический нож, выполнявший заодно функцию скальпеля — и вполне способный покромсать мумию. Авторитетнейший медицинский журнал «The Lancet» назван именно в честь этого почтенного инструмента, а не жалкого скарификатора.
• Герберт Уэллс, «Война Миров» — эпизод с марсианской машиной по производству алюминия. В конце XIX в. (момент написания книги и время действия) этот крайне распространённый металл был дорог и сложен в получении (настолько дорог и сложен, что весы из сплава золота с алюминием подарили Дмитрию Менделееву как почётную награду за заслуги в химии!), так что его беспроблемное и массовое производство очень наглядно показывало тотальное технологическое превосходство марсиан. Примерно так сегодня бы смотрелась штамповка алмазных окон из угля. Более того, за описанный марсианский алюминиеизвлекатель, работающий без озёр токсичных отходов, ряд современных инженеров и конструкторов натурально продали бы души.
• Л. Буссенар, «Капитан Сорвиголова» — достаточно богатые офицеры частенько должны были сами финансировать свои части, хотя бы частично. В кавалерии это, собственно, и означало покупку лошадей. Хороший конь стоит ох как немало, а Давид Поттер отравил двадцать пять тягловых лошадей четвертой артиллерийской батареи. А теперь смотрим на состав суда: два кавалериста и командир той самой батареи, лошадей которой траванул Поттер! Бур фактически ударил по карману собственных судей — и ударил крепко.
  • Не будем задаваться вопросом, почему Жан не предложил компенсировать стоимость скотинки из своего кармана в обмен на жизнь друга.
    • Скорее всего, именно это Жан и имел в виду, обещая выхлопотать Поттеру помилование — попросту предложил бы членам суда компенсацию за павших лошадей с надбавкой за моральные страдания. Но такие дела делаются наедине, в приватной обстановке — затем и время нужно. А председатель попался упёртый и не желающий понимать намеков — ещё бы, аж целый герцог! — и отсрочки не дал.
      • Судя по поведению судей, описанному в дальнейшем, это всё равно ни к чему бы не привело.
• Ричард Олдингтон, «Смерть героя». Герой думает по поводу процесса над Оскаром Уайльдом: «Людей наказывают только за то, что они любят зелёный цвет». Действительно, что тут такого? На самом деле, это цитата из ирландской народной песни «The Wearing of the Green»: «they are hanging men and women for the wearing of the green». Герой Олдингтона вспоминает цитату по поводу приговора Уайльду как пример неадекватного возмездия. И правда, за зелёный цвет в XVIII—XIX веках в Ирландии можно было попасть под обвинение в сочувствии бунтовщикам. Вообще, после скандала с Уайльдом (который носил в петлице знаменитую зелёную гвоздику) зелёный цвет стал на некоторое время символом однополой любви. Вкладывал ли сам Уайльд (который, по всей видимости, был всё-таки бисексуалом, а не геем) такое значение в свою гвоздику — неизвестно, но обвинители на процессе про неё даже не вспоминали, хотя там всякое лыко шло в строку.
  • А еще по поводу приговора Уайльду А. Э. Хаусмен написал стихи, в которых повторяется фраза for the colour of his hair, напоминающая for the wearing of the green.

«	Видно, вправду он виновен, если терпит град угроз! Нет, ведут его в темницу за преступный цвет волос.	»
— Перевод С. Маршака

• «Волшебник из Страны Оз» — это не только детская сказка, которая у нас известна в весьма вольной адаптации как «Волшебник Изумрудного города» (в сиквелах которого, впрочем, всевозможных На тебе! тоже хватает). Современниками она воспринималась ещё и как политическая сатира на реалии США конца XIX в.
• Ярослав Гашек, «Похождения бравого солдата Швейка» — много чего. Гашек обожал использовать в романе реальные имена и фамилии, да и все питейные заведения были пражанам хорошо известны. Другие бонусы скрыты получше и иногда теряются при переводе.
  • Фельдкурат Отто Кац спрашивает Швейка «Водку пьёте?», а тот отвечает: «Никак нет, водку не пью, только ром». В оригинале упоминалась не русская водка, а родная чешская коржалка — фруктовая наливка на спирту, напиток крепкий, но дешёвый. Швейк здесь выдаёт некоторую претензию на финансовое благополучие: дешёвое вино, мол, не пью, только что подороже! Аналогом мог бы быть диалог типа «Агдам» пьёшь? — Нет, только «Массандру!».И под ромом в книге подразумевается не пиратский напиток с Кариб, а «Штро» из картофельной патоки, термоядерной крепостью 60-80 градусов. Другого рома в начале ХХ в. в Австрии почти не было.
  • Любимая песня Швейка «Шли мы прямо в Яромерь», которая в тексте нигде целиком не цитируется — редкая похабщина. Швейк-то тот ещё пошляк! Причём похабель там в духе трактирщика Паливца — без секса, на тему задницы и дерьма: солдаты, надувшись пивом, из озорства вставляют в зад старухи-жены лесника по имени Кача (то есть Катя) свисток её мужа.
  • Дурачок Пепка-Прыгни, угодивший на двенадцать лет в тюрьму за «измену» — тёзка Швейка и императора Франца Иосифа! Да-да, «Иосиф» — это по-чешски «Пепик». Вот так Гашек показал, что было бы, если бы Швейк действительно был идиотом, а также лишний раз потроллил государя императора.
• А. Линдгрен, «Малыш и Карлсон» — Карлсон, стащив что-нибудь, оставляет на месте монетку в пять эре. Есть версия, что незадолго до написания «Карлсона» в Швеции прошла денежная реформа, и монеты в пять эре начали постепенно изыматься из обращения. Карлсон, видимо, где-то свистнул огромный запас уже изъятых монеток. А его требование выплатить награду именно пятиэровиками было принято за демонстративный акт безобидного, в общем, троллинга, которым и являлось. Правительство наверняка оценило юмор: частники очень неохотно принимали к оплате такие монеты, а государство их всё равно снова изымет из оборота; к тому же диковинный летун выглядит шутом, но не идиотом и вряд ли попытается расплатиться за что-то большим количеством пятиэровиков одномоментно, ибо это у него очевидно нигде не прокатит.
  • На самом же деле монеты в пять эре были выведены из обращения в Швеции только в 1985 году, а действие повестей разворачивается в начале 1950-х. Монеты продолжали чеканиться при Густаве V (когда их начали чеканить не из светлого сплава, а из бронзы), Густаве VI Адольфе (тогда они радикально сменили дизайн) и Карле XVI Густаве. Инфляция была, и на пять эре ничего толком нельзя было купить (подсвечено Малышом, который упоминает, что стаканчик мороженого стоит 50 эре), но даже монетки в 1 и 2 эре в Швеции ходили аж до 1972 года. Просто пять эре до 1972 года были самой крупной, тяжёлой, «ухватистой», солидно выглядевшей монеткой — поэтому и нравилась детям, даже если они понимали, что стоит она недорого. Возможно, Карлсон следует той же логике — признаёт только пятиэровики, и те никогда не пересчитывает.
• «Золушка» Шарля Перро — каким это образом часы в первый бальный вечер (а их в сказке два) пробили одиннадцать часов и три четверти? Всё просто — часы с боем могут быть настроены не только на удары раз в час, но и на удары раз в любой промежуток времени (особенно если в них больше одного колокола). И такие были (в русской классике тоже встречаются) — в основном били каждые полчаса или каждые 15 минут. Это в XX веке массово перешли на часы с боем «раз в час».
• Чжан Тянь-И, «Линь Большой и Линь Маленький»:
  • Бабао наряжается стереотипным ангелом из европейского фольклора, в платье и с куриными крыльями, и глупый богач Бабах сразу ему верит — выпад автора против типичного решателя всех проблем из современных ему детских книжек, написанных под впечатлением от западных сказок.
  • Дурацкое имя принца крови — тоже отсылка к стилизациям под европейские сказки (король, три сына, поиски приключений).
  • Сяо Линь отказывается везти королевский поезд на море, пока не доставлены вагоны с продовольствием для голодающих — реверанс в сторону крупной забастовки китайских железнодорожников.
• Сага о Форкосиганах — Буджолд любит заигрывать с гранью гетеросексуальности у некоторых героев, поэтому нужно смотреть на датировку романов и взгляды на современные книге взгляды в американской сексологии. Например в «Осколках чести» (1986) отношения Эйрела с Джесом Форратьером скорее проходили по тропам «gay until graduation»/«it’s just a phase», а вот Этан с Афона — полноценный гомосексуал на генетическом уровне: как раз тогда был расцвет теории, что за строгую гомосексуальность отвечают именно гены. Конечно, Этан и не мог стать гетеросексуалом — на Афоне нет женщин. Даже увидеть портреты женщин — авторов статей в научном журнале — он смог, лишь получив особый допуск. Но он всё равно мог не испытывать влечения к мужчинам.
• Знаменитая вступительная фраза «Нейроманта»: «Небо над портом было цвета экрана телевизора, настроенного на мёртвый канал». И какой же цвет имеется в виду? Современному читатель придётся вспомнить, как это выглядело у телевизора с электронно-лучевой трубкой. А ведь книга всего лишь 1984 года. Парадоксально, но даже здесь не все однозначно! В разных интервью Гибсон описывал его и как черно-белый «снег», классический для телевизоров времени написания книги так и как зеленовато-серую дымку люминофора на более ранних, чёрно-белых телевизорах 1950-х годов, зато без четко различимого «снега».
  • А некоторые комментаторы даже «за» более современный вариант — глубокий синий цвет, который показывали при обнаружении отсутствия сигнала телевизоры более нового поколения.
• Дэшил Хэммет, «Мальтийский сокол» — Джоэль Кайро изображён как стереотипный гей в представлениях того времени, но для современного читателя это просто коварный восточный злодей с причудами. Вопрос Спейда в 10 главе («- Где он? - Кто? - Педик.») звучит вообще неожиданно, как и непонятны намёки на то, что Кайро с Уилмером не только подельники, но и любовники.
• 87th Precinct — во время стриптиза, устроенного возлюбленной, Коттон Хоуз понимает, что убийца не знал, как женщины носят чулочный пояс (в то время — под трусами), а значит, был девственником. Впрочем, Коттон и сам не обращал на это внимания — все-таки мужчина. А вот в наше время не догадается и большинство женщин: колготки почти вытеснили чулки с рынка в нишу «эротического белья». Да и там чулки в основном на силиконовых подвязках, а не на поясе.
• В любовном романе Сабрины Джеффрис «Неприличная любовь» самое страшное оскорбление, которое может позволить себе леди — это «Вы, сэр, не джентльмен». Русскоязычные читатели могут решить, что это просто способ назвать наглеца грубияном, но англичане поймут: — «не джентльмен» — значит, несмотря на благородное происхождение, собеседник недостоин никакого уважения. То есть она его всё равно что «быдлом» назвала. Впрочем, у героя — сына контрабандиста и вообще мужчины весьма резкого — даже эти страшные слова вызывают только смех.
• «День Шакала» Фредерика Форсайта — книга написана по уже свершившимся событиям и для современников изобиловала мелкими деталями:
  • Получение новых документов по свидетельствам о рождении умерших в раннем детстве до распространения общих электронных баз данных было весьма распространено среди преступников.
  • Шакала называют «цепным псом Чомбэ», что отсылает к гражданской войне в Конго и участвовавшим в ней наемникам.
    • Педаль в пол — Шакал, исходя из временной шкалы, был в числе воевавших в 1960—1961 годах, когда этот конфликт был не на слуху.
  • Французская разведка представляет собой стереотипную всемогущую спецслужбу, способную похитить человека в другой стране и добывающую информацию очень жесткими методами. Хоть это и кажется перебором, но вполне реалистично — в 60-х годах французская СДЭКЕ была одной из самых сильных спецслужб в мире и серьезно влияла на политические события. Например французы оперативно организовали и провели похищение Антуана Арго из Мюнхена в ноябре 1963 года, что фактически послужило концом ОАС.
    • Корсиканцы действительно были костяком оперативников Пятого отдела СДЭКЕ, времен описываемых событий так как среди французских офицеров были сильны симпатии к ОАС.
• «Псы войны» того же Форсайта — то, что под страной, откуда эвакуируются наемники в начале книги, подразумевается Биафра, тогдашние читатели могли понять по мелким деталям, в частности — внешнему описанию неназванного лидера проигравшей стороны.
• «Остров сокровищ» — Бен Ганн мечтает о сыре. Современники автора, по крайней мере моряки, на этом месте проникались к бедолаге сочувствием, понимая, как тот изголодался по хоть какой-то нормальной еде, Дело в том, что сыр, которым питались простые моряки в походах был, деликатно выражаясь, не очень — чтобы хоть как-то разжевать эту твердокаменную глыбу, его приходилось подолгу вымачивать в воде. Даже если учесть, что жуткий саффолкский сыр на предполагаемый момент действия романа (1765 год) уже несколько лет как заменили на более качественные сорта, всё-таки особым лакомством сыры и тогда не были.
  • Кстати, Бену крупно повезло — ему перепал настоящий деликатес, итальянский пармезан, который доктор Ливси носил в специальной табакерке явно не для всех и каждого. Но вряд ли Бен рассчитывал именно на такую удачу.
  • То, что главный герой стал именно юнгой на корабле, современникам очень наглядно показывало, что он из простых. Был бы он из благородных, то стал бы мичманом.
• Дэвид Брин «Почтальон» — оммаж + бонус для современников. «Мемориал Теодора Старджона», установленный в Юджине 1989 году. Сам роман опубликован в 1985, Старджон умер в мае 1985 в Юджине.
• О. Генри, «Трест, который лопнул»:
  • «Каждая выпивка — доллар» — заставшие времена Дикого Запада, когда кружка пива или стаканчик виски стоили один бит, а «двухбитовые» салуны были редкими и дорогими заведениями для чистой публики, понимали, какую грабиловку Питерс и Такерс устроили в мелком техасском городишке.
  • «Или тот член республиканской партии, который выставляет свою кандидатуру в губернаторы Техаса» — рассказ был написан за полвека до «южной стратегии», когда в южных штатах смотрели на республиканцев примерно как белоэмигранты на большевиков.