Похождения бравого солдата Швейка

Молодцы! Это хорошая статья. Нам она нравится такой, какая она есть. Поэтому мы доверяем право сделать её ещё лучше только проверенным людям. Редактировать её могут все, но и администраторы проверяют эти правки с особенной тщательностью.

Обложка одного из первых выпусков романа

Роман чешского писателя Ярослава Гашека, по праву входящий в число лучших сатирических и лучших антивоенных книг всех времён и народов. Не говоря уже о том, что одно из самых известных произведений чешской литературы и просто очень смешная книга.

Полное название — «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны» (чешск. «Osudy dobrého vojáka Švejka za světové války»). Роман повествует об идиотизме погрязшей в абсурде имперской военно-государственной системы, которая старается, но не может нагнуть архетипичного маленького человека — и который сам нагибает её множеством способов, подчас совершенно невообразимых. Персонаж получился настолько ярким, что на нашем сайте даже попал в заглавие статьи про Чехию.

Роман написан на чешском языке с обильными вкраплениями немецкого (и капелькой венгерского). Чешский текст переводится как основной. Немецкие фрагменты переведены в сносках, но знание языка позволяет оценить используемые персонажами ругательства, а то и подучиться по этой части. Встречаются как чешский + плохой немецкий у чехов и немецкий + плохой чешский у немцев, а эпизодически и языки других национальностей. В переводе колорит в основном утрачен.

Другая особенность — повествование идёт от лица автора, и Гашек не стесняется пропагандировать свои взгляды. Весь роман — сплошное На тебе! (а точнее, откровенное глумление и оскорбление чувств) в адрес уже распавшейся к тому моменту Австро-Венгрии. Гашек щедро раздавал наиболее одиозным героям швейковских баек имена своих недругов (и даже друзей!) и не стеснялся устами персонажей издеваться над своими оппонентами из реальной жизни. Вообще был большим мастером «натебеек»: и той же империи ещё до войны, и белым в послереволюционной России, и политикам независимой Чехословакии в рассказах и очерках тоже досталось.

Некоторые литературоведы рассматривают «Похождения» как роман воспитания, в котором Лукаш протагонист, а Швейк является его ментором. Небесспорная, но довольно интересная точка зрения.

Вскоре после смерти Гашека в акте, составленном издателем Шольцем и адвокатом Червинкой по поводу «Похождений Швейка», говорилось: «Через десять лет новому поколению содержание произведения будет уже неясным, и едва ли найдутся для него читатели». Издатель и адвокат глубоко заблуждались: роман стал классикой не только чешской, но и мировой литературы. А в чешском языке появилось слово «швейковина», которое означает пассивное сопротивление абсурду жизни. (Сам этот абсурд, кстати, зовётся чехами «кафкарня»).

В Петербурге на Балканской площади, откуда берёт начало улица Ярослава Гашека, стоит памятник Швейку.

Краткая справка

Хотя «Похождения» трудно назвать историческим романом, но всё же действие происходит более ста лет назад и в другой стране, посему лучше иметь общее представление о тогдашних временах и нравах. Расскажем совсем коротко.

Об эпохе

К началу ХХ века Чехия уже почти триста лет как не была независимым государством и входила в состав Австро-Венгерской империи. До этого чешские земли входили в Рейх ещё с XI века, в XIII на них возникло полунезависимое королевство Богемия, чей король имел право выбирать императора. Независимость чехи обрели во время восстания гуситов, а после подавления восстания вновь её потеряли. Стоявшая у руля династия Габсбургов над чехами откровенно издевалась и всячески их троллила. Особенно в этом преуспел император Франц Иосиф I, правивший с 1848 по 1916. Когда грянула мировая война, это ему самым естественным образом аукнулось.

Укомплектованные чехами и словаками воинские части оказались чудовищно ненадёжными и в них процветало дезертирство — иногда дезертировали целые батальоны во главе с офицерами из тех же чехов и словаков! Сдавшихся в плен было столько, что из них удалось сформировать Чехословацкий корпус, сражавшийся за независимость своей страны против Австро-Венгрии и её союзников. В тылу было не лучше: там быстро почуяли близящийся распад империи (так оно потом и вышло), из-за чего начался резкий подъём национального самосознания.

Действие романа начинается вскоре (возможно — на следующий день или даже в этот же) после убийства наследника престола эрцгерцога Франца Фердинанда, которое случилось в Сараеве и явилось формальным началом Первой мировой войны.

Об авторе

Гашек в австрийской форме: примерно так должен был выглядеть ШвейкМарек на срочной службе

Гашек был журналистом-фрилансером, много писал и публиковался в чешских газетах. Попутно занимался множеством вещей авантюрного характера и вёл богемный образ жизни; пражская полиция знала его очень хорошо, и не с лучшей стороны. Официальные структуры писатель вообще откровенно недолюбливал и троллил, как мог, при любом удобном случае. Например, однажды заявился в свой полк в цилиндре вместо фуражки. Его биография пестрела эпизодами типа «Вышел на полчасика в соседнюю пивнушку, вернулся через месяц из Ческих Будейовиц».

В 1915 г. был призван в австрийскую армию. Солдатом Гашек оказался хорошим, был даже награждён медалью за храбрость, но говорить об этом не любил. Вполне понятное желание: живя впоследствии в России, распространяться о своих заслугах на фронте против русских войск?! Сослуживцы рассказывали, что Гашек был награждён за взятие в плен нескольких русских солдат (фактически — за то, что смог уговорить их сдаться, владея русским языком), сам же он шутливо отговаривался: дескать, подсказал одному офицеру хорошую мазь от вшей, тот в благодарность к медали и представил…

Впоследствии сдался в русский плен, вступил в Чехословацкий корпус, ещё повоевал. Потом вступил в коммунистическую партию (хотя до войны вёл себя скорее как левый анархист), комиссарил. В декабре 1918 г. его назначили заместителем коменданта Бугульмы (город на юго-востоке Татарстана), а вскоре, сместив начальника, он сам стал комендантом. Там в здании бывшей комендатуры, по адресу ул. Советская, 67, открыт дом-музей «Красного Чеха» — единственный в России. Уже в январе 1919 его перевели в Уфу, а вообще в ходе войны добрался аж до Иркутска, совмещая революционную деятельность с написанием фельетонов.

В 1920 году был послан на агитационную работу на родину в Чехию, где тогда разворачивалась заварушка, напоминавшая начало революции. Однако к тому времени, как Гашек добрался до Праги, там всё кончилось, революцией уже и близко не пахло. «Вернувшись на родину, я узнал, что был трижды повешен, дважды расстрелян и один раз четвертован дикими повстанцами киргизами у озера Кале-Исых. Наконец меня окончательно закололи в дикой драке с пьяными матросами в одесском кабачке». А в ответ на настойчивые просьбы рассказать, какие злодейства он совершал в Красной Армии, сатирик поделился воспоминанием, как он приказал выпустить кишки младенцам, чтобы было чем пришивать пуговицы.

Гашек вернулся к журналистской и писательской деятельности, благо имел о чём рассказывать, снова стал вести богемный образ жизни. Со временем перебрался в небольшой городишко Липнице, где и работал до конца жизни над своим самым известным романом.

О главном герое романа

Работа над романом была начата в 1921 году, и показанный в книге Йозеф Швейк — это, так сказать, версия 2.0.

Швейк 1.0, столяр, появился в пяти рассказах 1911-12 гг. По сути, здесь он просто идиот на военной службе. Например, Швейка поставили охранять склад боеприпасов, он курил трубку, и склад взлетел на воздух. Сила взрыва была офигенная, но находящийся поблизости (!) Швейк нисколько (!!) не пострадал (хотя другие люди превратились в месиво), а прибывшему начальству браво отрапортовал: «Осмелюсь доложить, за время моего дежурства никаких происшествий на объекте не было!». Также, будучи посланным купить церковного вина, попёрся через всю страну туда, где его разливают. (Но уже этот случай с вином легко можно истолковать не как «Швейк действительно идиот», а как «Швейк виртуозно троллит и гениально придуривается»). Также очевидно, что именно отсюда впоследствии родились те главы, в которых Швейк служит денщиком у Каца.

Швейк 1.5, сапожник, был героем небольшой повести «Бравый солдат Швейк в плену», написанной в 1917 году в Киеве. Здесь он хоть и не блещет умом и сообразительностью, но окружающая его действительность оказывается намного более идиотской. Впервые возникает тема военно-государственной машины, которая сама себя довела до полнейшего абсурда. Характерная цитата:

«	Военное начальство представить себе не могло, чтобы, находясь в здравом уме, можно было добровольно жертвовать жизнью за государя императора. В полковой канцелярии хранился документ №16112 с заключением высшей призывной комиссии о бравом солдате Швейке. Его преданность государю императору была расценена как тяжёлый психический недуг; при этом комиссия опиралась всецело на заявление штабного врача, который, когда речь зашла о Швейке, сказал служителю: «Позовите этого идиота». Напрасно твердил бравый солдат Швейк, что он не уйдёт из армии, что хочет служить. У него обнаружили какой-то особенный выступ на нижней кости лобной пазухи. Когда входивший в состав комиссии майор сказал: «Вы исключительный идиот; наверно, рассчитываете попасть в генеральный штаб?», Швейк добродушно спросил: «Вы думаете, господин майор, я один туда попаду?»	»
— «Бравый солдат Швейк в плену», перевод Н. Роговой

Иными словами: раз Швейк желает служить в армии и отправиться на войну проливать кровь за государя императора — значит, он явный идиот, и ему как идиоту нельзя служить в армии. Позднее Джозеф Хеллер инвертирует это логическое построение и превратит его в знаменитую «уловку-22»…

Наконец, Швейк 2.0 представляет собой самый интересный случай. Он ведёт себя как идиот, часто разговаривает и рассуждает как идиот… но идиотами-то в итоге оказываются как раз те, кто принимает его за такового. «Похождения» — гораздо более серьёзное и мрачное произведение, чем рассказы и повесть. И сам Швейк превратился в глубокого и многогранного литературного героя.

• Но главная суть осталась одинаковой и в рассказах, и в повести, и в романе (в «Похождениях…»): Швейк на самом деле не дурак, он только придуривается.
  • А в рассказе «Бравый солдат Швейк учится обращаться с пироксилином» он на пороховом складе курил, видать, от большого ума… Ведь от взрыва Швейк мог погибнуть или покалечиться. Тут уж одно из двух (или даже и то и другое сразу): либо Йозеф перебрал с алкоголем и временно лишился ума — либо он чуял, что его судьба — особенная и ничего лично с ним не случится (зато какой случай потроллить начальство, какая эпичная сцена!).
  • Служившие иногда развивают эту мысль до того, что Швейк живёт именно в мире, где всё и вся делается армейским способом. В реальной армии именно швейковскими методами рядовой состав защищается в мирное (а иногда и военное) время от бредовых и самоубийственных приказов начальства. Приказ офицера нельзя оспорить. Нельзя сказать, что ты не будешь это делать. Нельзя даже спросить «А почему я?». Но можно: забить на приказ (в армии это происходит постоянно), отыграть дурака, который не понимает, что от него хотят, начать и не сделать, сделать и вернуть, как было, сделать, но максимально идиотским способом и т. п. В уставе не предусмотрено наказания за глупость личного состава, иначе половина дивизии не вылезала бы с гаупвахты.
  • По другой версии (впрочем, это уже на грани СПГС) Швейк именно что простодушный человек, который в любой ситуации старается поступать «как положено». На публике изображает страстного патриота Австро-Венгрии (что совершенно нелепо для штатского чешского обывателя), в присутствии офицеров честно пытается выполнять их приказы, в разговорах с рядовыми всегда с ними соглашается (даже если они ругают государя-императора) и приводит явно вымышленные истории из жизни. Другое дело, что реальность настолько безумна, что действия Швейка неприменно заканчиваются катастрофой.

Персонажи

Йозеф Швейк

Бравый солдат Швейк

Главный герой романа, представленный автором читателю как типичный маленький человек. Впоследствии обнаруживается, что всё далеко не так просто.

За несколько лет до начала действия Швейк служил срочную и был комиссован «по дурке» («Я — официальный идиот!»; привет от Швейка 1.0). В первой главе живёт в Праге и достаточно успешно занимается спекуляцией собаками: продаёт откровенных ублюдков с улицы как породистых, ловко подделывая им документы и запудривая мозги покупателям (то есть, фактически, является профессиональным преступником — и в этом свете наличие справки о невменяемости, безусловно полезной для мошенника, выглядит как часть продуманного плана.). Козёл с золотым сердцем.

С началом войны естественным образом попадает в жернова военно-государственной машины и там активно приключается. Маленький человек оказывается большим троллем и трикстером. Может достать и задолбать кого угодно, его же не получается — он для этого слишком архетипичен.

Творческий метод Швейка можно описать примерно следующим образом. Получив приказ, он либо исполняет его абсолютно буквально (неужели основой послужили т. н. итальянские забастовки, распространившиеся именно в начале XX века?), либо действует по какой-то хитровывернутой логике, которая сути приказа вроде бы и не противоречит, и даже с ней согласуется, но ни один нормальный человек в жизни бы до такого не додумался. Характерный пример: Лукаш велит Швейку заботиться о своих домашних животных. Швейк начинает это дело с воспитания кошки на предмет того, чтобы она не пыталась сожрать канарейку. Для чего достаёт птичку из клетки и демонстрирует кошке вблизи, имея в виду провести профилактическую беседу: птичка хорошая, кушать её нельзя. Канарейка тут же оказывается сожранной. Через некоторое время отдатель приказа наблюдает разрушительные последствия и невинные голубые глаза Швейка, который гениально напускает на себя невинный же вид и утешает отдателя приказа. (А ведь это очень похоже на намеренную — и успешную — попытку избавиться от «геморроя в виде канарейки»! Попытку, замаскированную под «глупость и наивность». Тем более, что кошка вскоре тоже погибла — якобы, нажравшись ваксы.)

Если Швейк не исполняет приказ, а участвует в дискуссии, то он будет поддакивать высокоуважаемому оппоненту, соглашаться с ним и в подтверждение его точки зрения приводить такие примеры… А если дискуссия касается политики, то они будут густо перемежаться махровейшим патриотизмом. Через некоторое время оппонент либо почувствует себя придурком в театре абсурда, либо ему буквально сделается нехорошо. В любом случае, у него исчезнет само желание продолжать дискуссию, да ещё и неприятный осадок останется.

Он с неимоверной лёгкостью способен подхватить любой разговор: «Всё это очень напоминает случай, который произошёл…» — и далее следует какая-нибудь байка. В зависимости от общего контекста ситуации и настроения Швейка, это может быть как убойно-смешная хохма, так и нечто мозговыворачивающее с неаппетитными подробностями. В общем, рассказчик он довольно специфический. Его не остановить, и это очень достаёт и сбивает с толку его собеседников (во многих случаях Швейк как раз этого и добивается). Хотя вот Лукаш со временем научился получать удовольствие от швейковских баек и даже, было дело, сам просил его рассказать чего-нибудь для развлечения.

Другой особенностью Швейка является его полный иммунитет к обстоятельствам. Он в любой ситуации ведёт себя так, будто полностью уверен: что бы ни случилось, обстоятельства могут сложиться и обязательно сложатся исключительно в его пользу. Что характерно, именно так оно почему-то всегда и происходит. Наглядный пример: Дуб ловит Швейка с бутылкой коньяку. Что это у тебя, мерзавец?! — А это я в коньячную бутылку из насоса воды накачал. Цвет странный, да, железистая, наверно. — Вода, говоришь? а ну, пей! — Швейк выдувает всю бутылку. — Э-э-э… Показывай тот насос! Казалось бы, неудачная ложь — но Швейк совершенно наугад идёт куда-то и действительно приходит с Дубом к насосу! Из которого действительно течёт вода именно такого цвета! Наливает стакан, подаёт Дубу, тот пьёт… вода оказывается пополам с мочой, отчего и цвет. В результате Швейк на халяву выпил коньяк и лёг спать, Дуб наглотался мочи, и на Дуба же теперь злится Лукаш, которому коньяк предназначался. Магия архетипа, не иначе. (Хохма в том, что дубина Дуб вполне мог вывести Швейка на чистую воду, потребовав дыхнуть. Через какое-то время он (Дуб) всё же вспомнил, что от выпивших несёт спиртным, и снова пришёл к Швейку, но было поздно: солдатам как раз выдали ром, и Швейк, от души надышав перегаром на подпоручика, спокойно заявил, что этот самый ром и выпил).

Швейк — атеист-диссидент: заглавный герой официально «вне вероисповедания», т. е. независимо от своих философских взглядов (которые являются его личным делом) не причисляет себя ни к одной религии и не обязан участвовать в каких бы то ни было обрядах и актах поклонения. (В Австро-Венгерской империи, в отличие от Российской, действительно можно было таким себя объявить. Но надлежало непременно указать в документах одно из двух: или «конфессия такая-то», или «вне вероисповедания»).

Трактирщик Паливец

Хозяин пивной «У чаши», которую на гражданке любит посещать Швейк. Грубиян и матерщинник, категорически не желающий соблюдать какие-то там светские условности и страшно этим гордящийся. Автор это тоже одобряет: «Употребляя первые попавшиеся выражения, он, сам того не зная, просто и честно выразил протест чеха против всякого рода низкопоклонства. Неуважение к императору и к приличным выражениям было у него в крови».

Был арестован вместе со Швейком за государственную измену, а по сути — за рассказ о том, как мухи загадили у него в пивной портрет государя императора. В отличие от Швейка, был осуждён на десять лет тюрьмы. Один из двух персонажей, послевоенная судьба которого описана в романе прямым текстом: сидел всю войну, был выпущен при республике и, очевидно, снова встал к трактирной стойке.

Агент Бретшнейдер

Агент тайной полиции, первый антагонист Швейка в романе — в день сараевского покушения попытался посадить его за агитацию и политические высказывания. Посадить-то посадил, но очень ненадолго. Когда Швейка выпустили, не прекратил свои старания и в результате добром не кончил. Пытался сойтись с клиентом поближе на почве собачьей торговли, купил у него нескольких собак-уродов, заплатив за них почти триста крон. (Изрядные деньги, между прочим: месячный заработок квалифицированного рабочего составлял 55-65 крон, а за 35 крон в месяц можно было снимать небольшую, но приличную квартирку в Праге). Кормить их не кормил, ибо казённые деньги надо же экономить. В результате эта уродская свора с голодухи загрызла Бретшнейдера до смерти. «В полицейском управлении в его послужной список, в графу „Повышения по службе“, были занесены следующие полные трагизма слова: „Сожран собственными псами“…» Технически на него собак никто не спускал, но учитывая, что тех собак он получил от Швейка, которого очень старательно подсиживал, всё выглядит именно так.

Пани Мюллерова

Служанка Швейка. Судя по тому, что он может платить прислуге, его маленькое мошенничество приносит немаленький доход. Именно она катила его в коляске на призывной пункт во время обострения ревматизма. Восторженные журналисты назвали её матерью героя, из чего видно, что она заметно старше Швейка. На допросе в ответ на «С кем состоите в сношениях?» Швейк чистосердечно ответил «Со своей служанкой», так что всё равно привлекательная. После ареста симулянта-идиота она столкнулась с неправым судом в режиме педаль в земную кору: «Пани Мюллерова была арестована, старушку судил военный суд, и ввиду того, что ничего не было доказано, ее отвезли в концентрационный лагерь в Штейнгоф». Освобождённому Швейку двоюродная сестра пани Мюллеровой дала почитать проверенное императорской и королевской цензурой письмо из неволи: «Нам здесь очень хорошо, и все мы здоровы. У соседки по койке сыпной [зачёркнуто], есть и чёрная [зачёркнуто]. Еды у нас достаточно, и мы собираем на суп картофельную [зачёркнуто]».

• Вообще-то, она скорее владелица квартиры или, по крайней мере, ответственный квартиросъёмщик, а Швейк арендует у неё жильё с пансионом, как Холмс с Уотсоном у миссис Хадсон. Обоснуй? Когда она попала в концлагерь, в квартире поселилась её кузина.

Фельдкурат Отто Кац

Фельдкурат Отто Кац

Отто — совершенно незабываемый персонаж, хотя появляется лишь в пяти главах первой части. Ходячее воплощение кучи взаимоисключающих параграфов.

Будучи по национальности евреем, проявил полнейшую неспособность к коммерции (!) и разорил фирму своего отца (хотя возможно, что сделал это из лени). Однако национальную смекалку таки имел и ловко устроился в жизни — стал христианским священником. А когда началась война, сумел пролезть в военные священники и служит в глубоком тылу, в Праге.

Кац — идеальный пастырь нерадивый. Впрочем, нерадивый он только с точки зрения уставов. По факту же его пьяные проповеди и алкогольные богослужения приносят неизмеримо больше пользы для солдатской психики, чем если бы он старался по-настоящему. Смех действительно лечит.

Это полнейший безбожник, который сей факт не скрывает и даже доходит до того, что проповедует безбожие другому священнику, предварительно как следует того напоив. Впрочем, при необходимости ввернуть цитату из Писания вполне может. А вместо икон на стенах его квартиры висят похабные картины. Тот ещё алконавт: валялся пьяным на лестничной клетке, будучи выставленным из гостей, наблевал в пролётке извозчика (собственно, извозчики его уже не возят, потому что он гадит в пролётке и не платит, так что платить пришлось Швейку), нёс всяческую ахинею, получал оплеухи от денщика (который также укладывал своего крикливого-певучего хозяина баиньки) и обмочился на кожаном диване. Однако всё это ему до одного места.

Бабник, которого это дело интересует исключительно в плотском смысле. Заядлый картёжник, про которого ходят слухи, что нечист на руку, но поймать его на шулерстве никому не удаётся. Живёт по уши в долгах, что его совершенно не волнует (кроме карточных долгов, это святое!). И для полного счастья дебошир.

Швейку пришлось постоянно вытаскивать его из разных приключений, однако в целом служба получалась весёлой (скучать уж точно не приходилось!) и не слишком обременительной. Фельдкурат покинул страницы романа, проиграв денщика в карты, однако удостоился особого упоминания в послесловии первой части. Согласно Слову Божию, прослужил фельдкуратом всю войну, потом забросил это дело и ушёл в торговые представители, не прекращая совмещать понятия «жить» и «бухать».

Поручик Йиндржих Лукаш

Поручик Лукаш

Второй по важности (после самого Швейка) персонаж романа. Толковый офицер и нормальный мужик. В начале книги питает некоторые романтические иллюзии относительно офицерской профессии, но в военное время с помощью Швейка очень быстро от них избавляется.

Чех до мозга костей; австрийским патриотизмом не страдает ни в какой форме. Секрета из этого не делает, хотя и не афиширует особо, и в результате по службе продвигается крайне медленно, тем более что в силу характера перед начальством сроду не заискивает. Приятель капитана Сагнера. На момент начала романа преподаёт в пражской школе вольноопределяющихся.

К солдатам относится как к людям: может в сердцах наорать, но никогда не занимается унижением (и тех подчинённых, кто пытается заниматься, быстро ставит на место). Даже на Швейка, обладавшего редким талантом вывести его из себя с пол-оборота, ни разу не поднял руки, ограничившись литературной руганью типа «Вы болван!» (даром что денщиков не любит как класс, и предыдущим своим денщикам даже бил морды… впрочем, там было за что). Вполне может из собственной зарплаты выставить солдатам бочку пива, чего время от времени и делает. На занятиях по строевой старательно топает и поёт вместе с солдатиками… кстати, по отзывам сослуживцев, петь любит и умеет.

Любит животных, что сыграло роль в сюжете: когда попросил Швейка раздобыть ему собаку, тот привёл краденого пса вышестоящего офицера, потом это всплыло, и Лукаш в результате отправился в сторону фронта. (А вместе с ним и сам Швейк). Юмора добавляет то, что два года тому назад поручик просило переводе в Девяносто первый полк. Но прошение было выполнено, лишь когда в этом полку появился большой недостаток в офицерском составе из-за того, что офицеров перебили сербы.

Единственный недостаток — заядлый ловелас, причём, в отличие от Каца, ценит в этом деле не только техническую сторону дела, но ещё и куртуазность отношений. При всей истинно джентльменской натуре помешан на представительницах прекрасного пола настолько, что все свободное от службы время проводит в дамском окружении. В Праге имел несколько десятков (!!!) любовниц, и всех ухитрялся одновременно ублажать. Хотя и страдал временами от того, что штатские дамочки не хотели понимать важность порядка, не соблюдали аккуратно составленное им расписание и часто лезли не в свою очередь. Одну такую, которой было мало офицерской любви и она возжелала ещё и солдатской (бедному Швейку пришлось за вечер исполнить шесть её желаний, сняв ботинки и брюки), пришлось сбывать с рук, послав мужу-хмелеторговцу телеграмму с её адресом. Хмелеторговец на поручика не был в обиде, зато его супруга изрядно огорчилась. Лукаш же был доволен ее отъездом и педантично присовокупил забытую пани Кати расческу к своей коллекции фетишей (вещи экс-любовниц): «несколько разных дамских подвязок, четыре пары изящных панталончиков с вышивкой, три прозрачные, тончайшие дамские рубашечки, батистовые платья и, наконец, один корсет и несколько чулок».

Вольноопределяющийся Марек

Вольноопределяющийся Марек

Приятель Швейка, с которым тот познакомился в тюрьме. На гражданке был студентом классической философии, а по факту тусовщиком, халявщиком и «свободным художником». Он даже ухитрился поредактировать зоологический журнал, придумывая несуществующих животных, и рассказ об этом отрезке его биографии смахивает на вывих мозга. Хотя всё это — факты из биографии самого Гашека!

Любит и умеет троллить дураков и начальство — пожалуй, несколько уступает по этой части Швейку, зато вдвоём они составляют поистине звёздный дуэт. За недостойное офицера поведение его разжаловали и надолго отправили на кухню. Полковник горд собой: наглец лишён всяких шансов на воинскую славу. Марек тоже очень доволен: воевать ему вовсе не хочется, а лепить кнедлики куда как приятнее, чем вести солдат в атаку, наложив полные подштанники.

Был назначен батальонным историографом и с тех пор вовсю развлекается, придумывая для своих друзей и сослуживцев впрок бафосные подвиги (так, повар Юрайда у него выскакивает на поле боя с котлом в руках и сеет ужас среди неприятельских солдат, ошпаривая их кипящим супом). А вот пример темнее и острее: «А может быть, вы предпочитаете быть тяжелораненым, остаться за проволочными заграждениями? Лежите себе этак с перебитой ногой целый день. Ночью неприятель прожектором освещает наши позиции и обнаруживает вас. Полагая, что вы исполняете разведочную службу, он начинает садить по вас гранатами и шрапнелью. Вы оказали армии огромную услугу, неприятельское войско на одного вас истратило столько боеприпасов, сколько тратит на целый батальон. После всех взрывов части вашего тела свободно парят в атмосфере, рассекая в своем вращении воздух. Они поют великую песнь победы».

Многие исследователи творчества Гашека склонны считать, что Мареку предстояло сыграть значительную роль в последующих частях романа (которые из-за смерти автора не были написаны). Аргументируется это тем, что иначе для автора не было бы смысла вводить в сюжет двух таких схожих героев, как Швейк и Марек.

Патер Лацина

Эпизодический, но яркий персонаж. Обер-фельдкурат из Седьмой кавалерийской дивизии, гроза всех офицерских столовок, ненасытный обжора и пьяница. «Напившись и наевшись за десятерых, он в более или менее нетрезвом виде пошел в офицерскую кухню клянчить у поваров остатки. Там он проглотил целые блюда соусов и кнедликов и обглодал, словно кот, все кости. Дорвавшись наконец в кладовой до рому, он налакался до рвоты и затем вернулся на прощальный вечерок, где снова напился вдрызг». В пьяном виде залез в арестантский вагон и поехал в компании Швейка и Марека. «Рагу с грибами, господа, выходит тем вкуснее, чем больше положено туда грибов. Но перед этим грибы нужно обязательно поджарить с луком и только потом уже положить туда лаврового листа и лука. Все зависит от кореньев, от того, сколько и каких кореньев положить. Но чтобы не переперчить, не… — Он говорил все тише и тише: — …не перегвоздичить, не перелимонить, перекоренить, перемуска…»

Супруги Каконь

Ещё более эпизодические персонажи, которым, однако, было суждено сыграть важную роль в судьбе Швейка. Находясь в Будапеште, Лукаш посетил варьете, в котором исполнительницы канкана не носили ни трико, ни панталон, и ещё выбривали себе интимную зону для интереса господ офицеров. Лукаш не взял ахроматический бинокль и потому вместо этой интересной похабщины видел лишь мелькание цветных пятен. Венгры господа Каконь сидели рядом, и госпожа увела господина, громко возмущаясь этим свинством. Лукаш, разумеется, не мог упустить случая завести очередной романчик и приказал Швейку передать госпоже письмо. Увы, до госпожи оно не дошло; героический Швейк, чтобы оно не попало в руки ревнивого мужа, съел записку, а потом нагло утверждал, что это он, а вовсе не Лукаш пытался подкатить к даме. Впрочем, в итоге для Швейка всё кончилось хорошо — он даже заслужил повышение.

Антонин Вóдичка

Давний пражский приятель Швейка, случайно встреченный им в Венгрии. «Старый» (т. е. сверхсрочник, а так-то ему, надо полагать, едва за 50) сапёр, простой неотёсанный мужик, обладатель роскошной рыжей бороды. Надёжный и верный товарищ, но при этом та еще наивная сволочь: хам и ярый чешский националист, люто ненавидящий венгров. «— Короче говоря, мадьяры — шваль… Плохо, брат, ты мадьяр знаешь! С ними мы должны ухо держать востро… А на суде мне предстоит притворяться, будто я против мадьяр ничего не имею!».

Единственным способом разрешения национальных противоречий признаёт драку. Вообще драться любит и умеет. Изрядно поспособствовал скандалу, после которого Швейка повысили в ротные ординарцы: «Айн, цвай — и полетит с лестницы!» Так оно и было в случае с описанными выше супругами Каконь — мужа Водичка ни за что ни про что отлупасил до потери сознания.

Подпоручик Дуб

Подпоручик Дуб

Офицер из роты Лукаша (должность прямо не называется, скорее всего, взводный командир). «Пиджак», то есть призван из запаса, не имея профильного образования и не являясь кадровым военным. Второй и главный антагонист Швейка в романе. Самоуверенный мерзавчик, причем адски смешной. Эталонный придурок, австрийский горе-патриот (даром что чех), который даже не умеет выбирать правильные моменты для своих ура-патриотических воплей. «Ещё в бытность свою преподавателем гимназии прослыл доносчиком». Носитель говорящей фамилии.

Поскольку ещё не старикашка, не может считаться старым козлом. Швейк назвал его «Полупердун». Не за то, что пукнул, а просто от большой любви к такому хорошему человеку. Как разъяснил автор, «высшая степень непорядочности, придирчивости и глупости обозначалась словом „пердун“. …Дело шло о человеке пожилом … и по возрасту, и по чину, и вообще по всему прочему подпоручику Дубу до „пердуна“ не хватало еще пятидесяти процентов».

Очень похоже на то, что его любимое высказывание о том, что «вы меня знаете с хорошей стороны, но вы меня ещё узнаете с плохой стороны» — это как раз обычное учительское хамство, типа нашего современного: «А голову ты дома не забыл?» или «Звонок с урока — для учителя, а не для вас!».

Ненавидим и презираем абсолютно всеми (и чехами, и немцами, и солдатами, и офицерами, в том числе и не слишком умными). Фэйлит абсолютно всё, за что берётся. Изображает из себя крутого вояку, за что кадровыми офицерами презираем ещё больше (Лукаш даже прямо прикрывает Швейка в его троллинге Дуба). Единственный, на ком Дуб хоть как-то может отыграться, — это его денщик, вечно забитый и затюканный… так и то, надавав ему оплеух, тут же позорно спалился перед другими офицерами.

Выдающийся лицемер, Дуб предостерегал солдат от посещения публичных домов. «Он-де сам обойдет эти дома, чтобы убедиться, не ослушался ли кто его приказа. Поэтому, вероятно, исходным пунктом своей ревизии избрал диван в комнатке Эллы на втором этаже так называемого „городского кафе“». «Совсем близко от подпоручика Дуба, на расстоянии вытянутой руки, на столике стояла бутылка рябиновки и рюмки. Так как бутылка была опорожнена только наполовину, а Элла и подпоручик Дуб уже и лыка не вязали, было ясно, что пить Дуб не умеет. Из его слов можно было понять, что он все перепутал и принимает Эллу за своего денщика Кунерта; он так ее и называл, угрожая, по привычке, воображаемому Кунерту: „Кунерт, Ку-нерт, бестия! Ты еще узнаешь меня с плохой стороны!“» (Часть III, гл. 4 «Шагом марш!»)

К Швейку испытывает лютую ненависть, на которую тот, впрочем, плевать хотел. Своё противоборство с бравым солдатом Дуб ухитряется вчистую сливать, даже играя на собственном поле.

В конце романа Дуба начинает презирать и троллить даже кадет Биглер, при том что он сам не является кадровиком и заметно младше Дуба как по чину, так и по возрасту. Причём, отдать ему должное, троллит вполне качественно.

В окончании романа, написанном К. Ванеком, погибает вместе со всем взводом во время артиллерийского обстрела позиций батальона русскими. Так как в дальнейшем роман в основном печатался без дополнения Ванека, пусть каждый решает для себя сам судьбу Дуба. Не исключено, что Ванек действительно знал, что Дубу Гашек уготовил именно такую участь. Ведь для настоящего патриота отдать жизнь в бою за государя-императора — наилучшая судьба!

Интересный факт: в переводе Гарри Поттера на чешский, персонажу Вуду (wood означает «дерево») дали фамилию Dub.

Кадет Биглер

Кадет Биглер

Взводный командир в роте Лукаша, обладатель гордого прозвища «Крыло аиста с рыбьим хвостом» (по фамильному гербу). «Его предки писались в прошлом Бюглер фон Лейтгольд». В данном случае «кадет» означает не курсанта военного учебного заведения, а кандидата в офицеры, выпускника школы вольноопределяющихся, поставленного на офицерскую должность в порядке стажировки и ожидающего производства в чин. Со Швейком практически не пересекается, зато читателя премного развлекает («вспомогательный комедийный герой, добавленный just for luls»). Например, он увидел сон про воинский рай, в котором он уже не кадет, а генерал. В этом раю маршируют и муштруют. Сон завершился низвержением из рая в сортир, а в реальности бравый кадет обделался лёгким испугом.

Биглер, как и Дуб, горе-патриот, но совершенно иного склада. Он романтизирует военную службу и жаждет возложить на её алтарь собственные свершения (которые, по его разумению, не замедлят явить себя). В нём больше амбиций, чем собственно ура-патриотизма, да и то — от полного отсутствия жизненного опыта. По сути — мальчишка, который занимает лейтенантскую должность и вот-вот должен получить звание. Нормальные офицеры, контактирующие с Биглером, не могут толком понять, как к нему относиться — смеяться или плакать.

При этом важно, что Биглер, в отличие от Дуба, всё же вменяем. Он способен видеть очевидное, делать выводы и как-то учиться на своих ошибках. К концу романа поумнел: буквально подтёрся тетрадкой, заготовленной для фиксации своих будущих заслуг, смог разглядеть полное ничтожество в подпоручике Дубе и поубавил патриотический пыл.

Кстати, теоретическая подготовка у этого юнца вполне на уровне. Когда с господами офицерами проводят занятия по шифровальному делу, он первым сообщает преподавателю, что у учеников не получается искомой фразы, а также указывает, что ключом к расшифровке должен был стать ВТОРОЙ том, а не первый. «Сопливое „крыло аиста с рыбьим хвостом“ было абсолютно право». Да-с, лентяи в штабе не потрудились даже поменять наглядный пример! А не получалась искомая фраза, потому что Швейк решил: зачем офицерам ВТОРОЙ том, они же не евреи, чтобы читать задом наперёд! Последовал выговор от Лукаша: «Вы совершили такой проступок, что я даже не могу вам сказать, какой!». Швейк возгордился.

Биглер поначалу думал, что он протагонист, и книга будет про его путь к вершинам воинской славы, но облом — кадет у нас комический неудачник. Зато роль Дуба в сюжете Биглер понял.

Старший писарь Ванек

На самом деле он Rechnungsfeldwebel, по-нашему старшина-интендант. В роте Лукаша является каптёрщиком, на гражданке был аптекарем.

Занимая эту многотрудную и многовыгодную должность, считает себя важной шишкой. А поскольку едет на фронт с маршевой ротой уже не в первый раз — ещё и опытной важной шишкой, чуть ли не вровень с Лукашем (который хоть и командир роты, но впервые). Лукаш из-за этого проявляет определённое недовольство, но всё-таки Ванек дело своё знает и лишнего себе не позволяет, так что дальше недовольства дело не заходит.

К Швейку Ванек относится приятельски и несколько покровительственно. Иногда даёт вполне дельные советы, как лучше поступить с тем или иным распоряжением. Поскольку человек действительно опытный.

Повар Юрайда

В романе обычно упоминается как «повар-оккультист», причём со всеми на то основаниями: на гражданке он издавал журнальчик оккультно-мистического направления и один раз таки сбросил в тексте книги оккультрёпную бомбу.. В армии же сделался поваром, причём поваром хорошим — жалоб на его стряпню не поступает, он честно старается приготовить чего получше-поинтереснее, и обычно у него вполне получается.

Со Швейком приятельствует и иногда подкармливает его (что вполне логично: оба занимают в роте привилегированное положение, тут обязательно нужно держаться вместе). Время от времени забавно комментирует происходящее в терминах кармы и всякой прочей мистики.

Балоун

На гражданке был мельником, поэтому носит чёрную бородищу: в конце XIX века и начале XX борода была шиком в среде чешских провинциальных обывателей. Здоровенный недалёкий мужик, к военной службе категорически неспособный: дай ему оружие, так он сам из него застрелится и хорошо ещё если не застрелит кого другого. Посему был назначен новым денщиком Лукаша после того, как Швейк был повышен в ординарцы.

Вот тут-то Лукаш и осознал, что со Швейком ему было не так уж плохо. Потому как Балоун не только недотёпа и эгоист, нытик и трус. Главное — он патологический Обжора! Он просто не может не обжираться, а поскольку для обычного солдата это в армии проблематично — систематически объедает других. Объедает своего офицера, за что огребает от него. Объедает своих сослуживцев, за что тоже огребает. Пытается тырить и жрать продукты с кухни, за что огребает от повара Юрайды. В общем, понятно.

По своему статусу Балоун мог бы входить в негласный триумвират «ротный каптёрщик + ротный ординарец + денщик ротного командира» и иметь с этого выгоду (да хоть бы и в плане жратвы, если с понятием и в меру), но на это ему просто не хватает соображаловки.

«	— Балоун, обер-лейтенант велел тебе принести булочку и печеночный паштет в станиоле. Великан Балоун сразу сник. — Нет его у меня, — едва слышно, с отчаянием пролепетал он. — Я думал… я его перед отъездом развернул… Я его понюхал… не испортился ли… Я его попробовал! — закричал он с таким искренним раскаянием, что всем все стало ясно. — Вы сожрали его вместе со станиолем, — остановился Ванек. …Балоун успел открыть чемоданчик Лукаша и запихивал в рот его последнюю булочку.	»
— Яркий пример.

Кстати, позже Балоун чуть позже даже блевал кусками этой самой фольги и полупереваренным паштетом. А вот нечего упаковку жрать! Кое-как утихомирился только после того, как ему официально назначили двойную порцию.

Его Императорское Величество Франц-Иосиф I

Персонаж-призрак, император Австро-Венгрии. Говорят о нём много разного, например, что его «нельзя выпустить из сортира без того, чтобы он не загадил весь Шёнбрунн». Трактирщик Паливец сел в тюрьму за то, что портрет императора у него в заведении обгадили мухи. Швейк на словах (конечно, только на словах!) выражает стремление «служить государю императора до последнего вздоха».

Сюжет вкратце

Действие романа начинается в Праге. Услышав сообщение об убийстве эрцгерцога, Швейк предположил, что будет война с турками, выдал реакцию где-то на грани полного идиотизма и горе-патриотизма с готовностью «служить государю императору до последней капли крови», причём никто не мог толком понять — действительно он такой дурак или прикидывается. Двусмысленные слова привели его в тюрьму, оттуда его как сертифицированного идиота отправили в сумасшедший дом, оттуда его выставили как «слабоумного симулянта» и отправили в полицию (ибо выпендривался и требовал перед выпиской обед), оттуда отпустили домой, решив, что всё-таки дурак.

Затем Швейк явился на призывной пункт в инвалидной коляске: ревматизм-де замучил, но готов служить до последней капли крови! Это явление превратилось в натуральное шествие с толпой народа и криками «На Белград!», о чём даже написали в газетах. Попал в госпиталь полутюремного типа для симулянтов, затем оттуда в гарнизонную тюрьму как злостный симулянт (ибо выпендривался перед врачебной комиссией). В гарнизонной тюрьме начинается новый этап его биографии.

Во время проповеди и богослужения для арестантов, проводимых Кацем, Швейк по приколу громко разрыдался аки кающийся грешник, чем обратил на себя внимание Каца и в последовавшей беседе приглянулся ему. Фельдкурат вытащил Швейка из тюрьмы и взял к себе в денщики. Господин и слуга были вполне довольны друг другом, пока Кац не продул денщика в карты (Кто сказал, что крепостное право отменили?..) поручику Лукашу.

Лукаш оказался нормальным мужиком, но ничем ему не обязанный Швейк исполняет свои обязанности довольно своеобразно — доводит выполнение приказов до абсурда, а в случае чего включает режим идиота. Так было до тех пор, пока любитель животных Лукаш не попросил денщика раздобыть ему собачку.

Швейк вспомнил свой гражданский опыт и расстарался — добыл Лукашу действительно породистого пса. Через знакомого, который украл его у полковника фон Циллергута. Тот довольно быстро опознал свою пропажу при встрече на улице (мир тесен) и отправил Лукаша в другой полк, по странной случайности — как раз поближе к фронту. С другой стороны, Лукаш не так давно и сам просил о переводе в эту воинскую часть, так что Швейк нечаянно исполнил ещё одно его желание.

С этого момента Лукаш и Швейк неуклонно продвигаются на восток в сторону русского фронта. Попутные приключения то разлучают их, то снова сводят вместе. А без приключений Швейк не может.

Сначала его ссадили с поезда (довыпендривался перед попутчиком, оказавшимся генералом в штатском, и потом доигрался со стоп-краном), а после выяснения обстоятельств ему велели буквально догонять своего офицера пешком, ибо выданные ему на проезд деньги Швейк успел пробухать в пивной. Идя пешком, Швейк малость заплутал, стал нарезать круги (всё это получило гордое название «Будейовицкий анабасис») и нарвался на придурочного участкового жандарма, который начал шить ему дело о шпионаже. Опять разбирательство, тюрьма… зато догнал свой эшелон и в тюрьме познакомился с вольноопределяющимся Мареком, который стал ему хорошим товарищем.

Затем Швейк оказался в центре националистического скандала с госпожой Каконь. Всё кончилось безобразной уличной дракой с неожиданными последствиями. Лукаш укрепил свою репутацию ловеласа, был наказан немедленной отправкой на фронт (вместе со всем полком, ага!) и получил намёк, что на фронте так и останется. Но хотя одиозный полковник Шредер и был козлом, его впечатлило поведение Швейка, когда бравый денщик предпочёл выгородить своего офицера при неудачной встрече с мадам Каконь. Так Швейк стал ротным ординарцем.

Потом было ещё много чего примерно в том же духе. Швейк встретил как новых товарищей, так и своего антагониста подпоручика Дуба, был обвинён в мародёрстве, был взят в плен собственными войсками (интереса ради переоделся в русскую военную форму, которую при виде австрийского солдата оставил на берегу пруда купавшийся русский военнопленный). Но вот эшелон приближается непосредственно к линии фронта… Путь Швейка на фронт закончился подо Львовом.

Точку ставит смерть

В Липнице состояние здоровья Гашека сильно ухудшилось, он уже не мог писать и вынужден был диктовать, а в январе 1923 умер, не дописав роман до конца. Его издатель оказался в сложной ситуации: текст печатался по мере написания небольшими выпусками-тетрадками, многие читатели подписались на эти выпуски с оплатой вперёд — в общем, останавливать публикацию было никак нельзя. Генеральный замысел Гашека был известен: Швейку предстояло оказаться в русском плену, попасть в Россию и пройти там через множество приключений, схожих с российскими приключениями самого автора. На роль спасителя и продолжателя романа был приглашён писатель и журналист Карел Ванек, который служил с Гашеком и стал прототипом одного из персонажей романа. Его биография в этом смысле была чрезвычайно близка к биографии Гашека.

В очередном выпуске появились слова:

«	Здесь кончается рукопись Ярослава Гашека, который умер 3 января 1923 года в возрасте сорока лет, недодиктовав «Швейка». Смерть запечатала его уста и никто никогда не узнает, что было бы далее. Великий юмористический роман остановился на полуслове. Стоя перед этим недосказанным словом в восхищении, мы теперь пытаемся что-то угадать или дорисовать. Рукопись после смерти Гашека продолжил Карел Ванек.	»
— Из первого издания романа

— после чего Ванек честно и в меру своих способностей выполнил порученное и выдал читателю обещанное, но… Увы, именно что в меру своих способностей. Его труд по литературному уровню даже отдалённо не напоминает блистательное начало романа, не говоря уже о том, что «Швейк от Ванека» и «Швейк от Гашека» — это два совершенно разных человека.

Всего Ванеком были написаны три с половиной главы четвёртой части «Похождений» (вплоть до того момента, как Швейк сдался в плен) и роман-продолжение «Приключения бравого солдата Швейка в русском плену» («Osudy dobrého vojáka Švejka v ruském zajetí»). Сейчас эти тексты практически не издаются, однако желающие могут найти их здесь. И, по иронии судьбы, Ванека знают именно как автора никакой дописки к замечательному роману.

Начиная с 1951 г. издания романа обычно заканчиваются следующими словами:

«	До этих слов продиктовал уже больной Ярослав Гашек «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны». Смерть, наступившая 3 января 1923 года, заставила его умолкнуть навсегда и помешала закончить один из самых прославленных и наиболее читаемых романов, созданных после первой мировой войны.	»
— Современная концовка

Что здесь есть

• Антиреклама спиртного. Кац — воплощение этого тропа, Дуб и Лацина дышат ему в затылок. Да и эпизодический персонаж Фландерка, жандармский вахмистр из Путима, от них не отстаёт.

«	И действительно, дело обстояло плохо. Дежурный вахмистр послал за начальником управления ротмистром Кенигом. Первое, что сказал ротмистр, было: — Дыхните. Теперь понятно. Испытанный нюх его быстро и безошибочно определил ситуацию. — Ага! Ром, контушовка, «чёрт», рябиновка, ореховка, вишневка и ванильная. Господин вахмистр,— обратился он к своему подчиненному,— вот вам пример, как не должен выглядеть жандарм. Выкидывать такие штуки — преступление, которое будет разбираться военным судом.	»
— Надо уметь сочетать напитки!

• Бафос — Гашек цитирует или описывает множество образцов имперской пропаганды, в которых бафос буквально хлещет через край. Чего стоит только серия плакатов «Примеры исключительной доблести». Швейк тоже знает в этом толк: «Он служил в Галиции, в Седьмом егерском полку. Когда дело дошло до штыкового боя, попала ему в голову пуля. Вот понесли его на перевязочный пункт, а он как заорёт, что не даст себя перевязывать из-за какой-то царапины, и полез опять со своим взводом в атаку. В этот момент ему оторвало ступню. Опять хотели его отнести, но он, опираясь на палку, заковылял к линии боя и палкой стал отбиваться от неприятеля. А тут возьми да и прилети новая граната, и оторвало ему руку, аккурат ту, в которой он держал палку! Тогда он перебросил эту палку в другую руку и заорал, что это им даром не пройдёт! Бог знает чем бы всё это кончилось, если б шрапнель не уложила его наповал. Возможно, он тоже получил бы серебряную медаль за доблесть, не отделай его шрапнель. Когда ему снесло голову, она ещё некоторое время катилась и кричала: „Долг спеши, солдат, скорей исполнить свой, даже если смерть витает над тобой!“» А батальонный историограф Марек генерирует бафос просто по должности и немало этим забавляется.
  • Другой вариант суперживучести — чешская шуточная песня времён Первой мировой о канонире Ябуреке, герое битвы при Садове. В каждом куплете главному герою отрывает какую-нибудь часть тела, а он всё стоит и заряжает. Оторванная голова даже извиняется перед генералом за то, что не может отсалютовать.

«	Снаряд вдруг пронесло, ой, ладо, гей, люли́! Башку оторвало, ой, ладо, гей, люли! А он всё заряжал, ой, ладо, гей, люли! И песню распевал, ой, ладо, гей, люли!	»
— Вариант в «Швейке»

• Безумный любитель животных — Швейк припоминает пару-тройку таких случаев:
  • «Вот однажды был такой случай: один человек нашёл ночью полузамёрзшего бешеного пса, взял его с собою домой и сунул к жене в постель. Пёс отогрелся, пришёл в себя и перекусал всю семью, а самого маленького в колыбели разорвал и сожрал». (На освидетельствовании судебными врачами).
  • «У нас тоже, когда я был на военной службе в Будейовицах, застрелили раз собаку в лесу за плацем для упражнений. А собака была капитанова. Когда капитан об этом узнал, он вызвал нас всех, выстроил и говорит: „Пусть выйдет вперёд каждый десятый“. Само собою разумеется, я оказался десятым. Стали по стойке „смирно“ и „не моргни“. Капитан расхаживает перед нами и орёт: „Бродяги! Мошенники! Сволочи! Гиены пятнистые! Всех бы вас за этого пса в карцер укатать! Лапшу из вас сделать! Перестрелять! Наделать из вас отбивных котлет! Я вам спуску не дам, всех на две недели без отпуска!..“». (Самый первый арест — в полицейском управлении).
  • Жандармский ротмистр Роттер (вполне реальное лицо), большой любитель собак, поминается целых два раза — о нём рассказывает Швейк, а после — старый бродяга. Оба рассказа — о том, как Роттер дрессировал своих псов, натравливая их на бродяг.
  • Полковник Фридрих Краус фон Циллергут из-за украденной собаки отправил поручика Лукаша на фронт.
• Бонус для современников — много чего. Гашек обожал использовать в романе реальные имена и фамилии, да и все питейные заведения были пражанам хорошо известны. Другие бонусы скрыты получше и иногда теряются при переводе.
  • Фельдкурат Отто Кац спрашивает Швейка «Водку пьёте?», а тот отвечает: «Никак нет, водку не пью, только ром». В оригинале упоминалась не русская водка, а родная чешская коржалка — фруктовая наливка на спирту, напиток крепкий, но дешёвый. Швейк здесь выдаёт некоторую претензию на финансовое благополучие: дешёвое вино, мол, не пью, только что подороже! Аналогом мог бы быть диалог типа «Агдам» пьёшь? — Нет, только «Массандру!» И под ромом в книге подразумевается не пиратский напиток с Кариб, а «Штро» из картофельной патоки, термоядерной крепостью 60-80 градусов. Другого рома в начале ХХ в. в Австрии почти не было.
  • Любимая песня Швейка «Шли мы прямо в Яромерь», которая в тексте нигде целиком не цитируется — редкая похабщина. Швейк-то тот ещё пошляк! Причём похабель там в духе трактирщика Паливца — без секса, на тему задницы и дерьма: солдаты, надувшись пивом, из озорства вставляют в зад старухи-жены лесника по имени Кача (то есть Катя) свисток её мужа.
• Вечный оптимист — сапёр Водичка и Швейк при расставании договариваются встретиться в Праге в пивной «в шесть часов вечера после войны». Причём Швейк ещё уточняет: «лучше приходи в половине седьмого, на случай, если запоздаю». Можно припомнить и реакцию Швейка на известие о том, что Паливцу дали десять лет тюрьмы: «Ну вот, значит, он уже отсидел целую неделю!». Впрочем, Паливец пересидел в тюрьме все четыре года войны и после революции вернулся за стойку (в отличие от большей части клиентов).
• Военный социопат — все социопаты отлично высмеяны. Полковник Циллергут — мелочный и раздражительный старик с весьма странными наклонностями, подпоручик Дуб — косящий под крутого командира «ватник» с гражданки, генерал Финк фон Финкенштейн — любитель судить и казнить, садистски наслаждающийся своей абсолютной властью. И, конечно же, куча эпизодических персонажей, таких, как майор Сойка и мельком упомянутые генералы.
• Генерал Горлов — Ванек рассказал, как капитан Сагнер вздумал отличиться и «гнал одну роту за другой на сербские позиции под обстрел пулеметов, несмотря на то, что это было совершенно гиблое дело… Из всего батальона осталось только восемьдесят человек». Впрочем, он там не один такой.
• Говорить словесной окрошкой — не редкость при сильном алкогольном опьянении. Наглядно демонстрируют: фельдкурат Кац (часть I, глава 10 «Швейк в дёнщиках у фельдкурата», раздел 2) и эпизодический штабной писарь (собеседник Ванека в столовой из части II, главы 5 «Из Моста-на-Литаве в Сокаль»).

«	Старший писарь Ванек с блаженным видом сидел в кантине и разъяснял знакомому штабному писарю, сколько можно было заработать перед войной на эмалевых и клеевых красках. Штабной писарь был вдребезги пьян. […] Он был занят собственными размышлениями и ворчал себе под нос, что железнодорожная ветка должна была бы идти из Тршебони в Пельгржимов, а потом обратно. Когда вошел Швейк, Ванек попытался еще раз в цифрах объяснить штабному писарю, сколько зарабатывали на одном килограмме строительной краски, на что штабной писарь ни с того ни с сего ответил: — На обратном пути он умер, оставив после себя только письма. […] — […] Так, что ли, старая картошка? — обратился он [Ванек] к штабному писарю. Тот, очевидно, засыпал, или с ним случился небольшой припадок белой горячки, только он ответил: — Она шла, держа над собой раскрытый зонт. […] Ванек остался в одиночестве — никак нельзя было сказать, чтобы штабной писарь составлял ему компанию. Последний совершенно ушел в себя и бормотал, умиленно гладя четвертинку вина, самые удивительные вещи без всякой связи между собой, то по-чешски, то по-немецки. — Я много раз проходил по этой деревне, но и понятия не имел о том, что она существует на свете. In einern halben Jahre habe ich meine Staatsprufung hinter mir und meinen Doktor gemacht. Я стал старым калекой. Благодарю вас, Люси. Erscheinen sie in schon ausgestatteten Banden — может быть, найдется среди вас кто-нибудь, кто помнит это? […] Штабной писарь продолжал мычать что-то, не имевшее ни начала, ни конца: — Хлеб исчез с полей, исчез — in dieser Stimmung erhielt er Einladung und ging zu ihr, праздник троицы бывает весной.	»
— Ч. II, гл. 5

• Глупость или измена? — самого Швейка регулярно пытаются обвинить в измене, но всегда находится кто-то более адекватный, который видит в действиях героя банальный идиотизм.
  • А вот Пепке-Прыгни не повезло — вербовка жандармским вахмистром закончилась для деревенского дурачка обвинениями в государственной измене и тюрьмой. Ибо вахмистр просил его сообщать о всяких нехороших разговорах про исход войны и императора, а дурачок всё перепутал и стал рассказывать про крамольные речи вахмистра: «Батюська, вчела пан вахмистл говолил, что гоцудаль импелатол скотина, а войну мы плоиглаем. Ме-е… Гоп!»
• Гурман-порно — Гашек любил вкусно покушать и сам отлично готовил. В романе это очень даже чувствуется: то Швейк рассказывает сослуживцам, как покупал обеды для своего начальника в пражском ресторане, то товарищи издеваются над Балоуном, который под такие рассуждения просто истекает слюнками. Каждый второй персонаж «Похождений Швейка», особенно Балоун, считает своим долгом оформить монолог на предмет правильного приготовления вкусных мясных блюд.

«	Интеллигентных людей нужно назначать именно на кухню для большего богатства комбинаций. Возьмите, например, подливки. Человек интеллигентный, приготовляя подливку из лука, возьмет сначала всякой зелени понемногу, потушит ее в масле, затем прибавит кореньев, перцу, английского перцу, немного мускату, имбирю. Заурядный же, простой повар разварит луковицу, а потом бухнет туда муки, поджаренной на говяжьем сале, — и готово.	»
— Лацина

• • И, что интересно, картины гурман-порно очень гармонично чередуются с описанием обычных армейских пайков.
• Дезертир — Швейк и с натуральными дезертирами встречается, и его самого за дезертира принимают, хотя он как раз стремится попасть на фронт, только специально делает это настолько нелепо, чтобы как можно дольше не попасть. И вообще, в австрийской армии было очень много дезертиров. Автор книги не исключение. На страницах романа упоминается характерная деталь эпохи: когда солдаты-мадьяры встречали чешских и словацких солдат, они издевательски приветствовали их поднятыми вверх руками. Дескать, знаем мы, кто вы такие и чего от вас ожидать.
• Дружественный огонь — как рассказал Шредер, «Под Белградом венгры стреляли по нашему второму маршевому батальону, который, не зная, что по нему стреляют венгры, начал палить в дейчмейстеров, стоявших на правом фланге, а дейчмейстеры тоже спутали и открыли огонь по стоящему рядом с ними боснийскому полку. Наша артиллерия, понятия не имевшая, что это наши части стреляют по своим, начала палить по нашей линии, и один снаряд упал у самого штаба бригады». (Часть вторая, глава IV, «Новые муки»).
• Жадина-говядина — внесюжетный персонаж, описанный от лица автора. «Кроме своего походного мешка и мешка офицера, избежавшего плена, он [денщик] тащил еще пять различных ручных чемоданов, да два одеяла и подушку, не считая узла, который он тащил на голове. Он жаловался, что два чемодана у него отняли казаки».
• Заболтать до смерти — Швейк такое вполне может. Фельдфебель Насакло, натурально вывихнувший себе мозг в процессе выслушивания байки про железнодорожников и паровоз № 4268, подтверждает. И это ведь он её даже до конца не дослушал! Читателя это тоже ждёт.
• Затрахала! — пани Кати Вендлерова, жена торговца хмелем и любовница Лукаша:

«	Швейк увидел молодую даму в грациозной позе на подушках. Как-то особенно улыбаясь, она смерила взглядом его коренастую фигуру и мясистые ляжки. Затем, приподнимая нежную материю, которая покрывала и скрывала все, приказала строго: — Снимите башмаки и брюки. Покажите… Когда поручик вернулся из казарм, бравый солдат Швейк мог с чистой совестью отрапортовать: — Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, все желания барыни я исполнил и работал не за страх, а за совесть, согласно вашему приказанию. — Спасибо, Швейк, — сказал поручик. — Много у нее было желаний? — Так, примерно, шесть. Теперь она спит как убитая от этой езды. Я исполнил все ее желания, какие только смог прочесть в ее глазах.	»
— Сама себе злобный буратино

Через пару дней дамочка так достала и Швейка, и Лукаша, что пришлось вызывать телеграммой её мужа — чтоб забрал супругу.

• Здесь был Вася:

«	Швейк рассматривал надписи, нацарапанные на стенах. В одной из надписей какой-то арестант объявлял полиции войну не на живот, а на смерть. Текст гласил: «Вам это даром не пройдет!» Другой арестованный написал: «Ну вас к черту, петухи!» [В Австро-Венгрии «петухами» называли полицейских, которые носили высокие каски с султанами из петушиных перьев] Третий просто констатировал факт: «Сидел здесь 5 июня 1913 года, обходились со мной прилично. Лавочник Йозеф Маречек из Вршовиц». Была и надпись, потрясающая. своей глубиной: «Помилуй мя, господи!» А под этим: «Поцелуйте меня в ж…» Буква «ж» все же была перечеркнута, и сбоку приписано большими буквами: «ФАЛДУ». Рядом какая-то поэтическая душа накарябала стихи: У ручья печальный я сижу, Солнышко за горы уж садится, На пригорок солнечный гляжу, Там моя любезная томится…	»
— Какое-никакое, а развлечение

• Знаменитая вступительная фраза — «Убили, значит, Фердинанда-то нашего!» Сегодня несколько изменённая фраза любима журналистами и часто мелькает в статьях, посвящённых убийству какого-нибудь значимого в обществе человека.
  • Правда, есть ещё авторское предисловие, начинающееся со слов: «Великой эпохе нужны великие люди».
• Игры азартные и не очень — на страницах романа много играют в карты. Очень много.
• Иммунитет идиота — субверсия: Швейк раз за разом выходит сухим из воды именно потому, что в действительности он НЕ идиот. Настоящему идиоту, Пепке, повезло куда меньше.
  • В довоенных рассказах о Швейке играется прямо и с педалью в пол. Выжить при взрыве порохового склада, который сам же и спровоцировал? Умеем, могём.
• Какое бы мне доброе дело сделать? — один из многочисленных героев баек Швейка каждую субботу хотел делать только добрые дела и начинал новую жизнь: «А утром, братцы, я заметил что лежу на нарах».
• Камео — в эпизодических ролях появляются некоторые персонажи более ранних рассказов Гашека.
  • Строго говоря, камео, отсылок и прочих На тебе! в книге столько, что она практически из них и состоит. Гашек использовал реальные имена и фамилии своих знакомых, и припомнил каждую обиду, которую ему когда-либо нанесли. Вот почему Швейку ни капельки не жалко аптекарей-Фердинандов? Да потому, что юный Ярослав после школы работал у обоих и не сошёлся с ними характерами!
• Каннибализм — военачальник, «без соли съевший своего денщика», упоминается как минимум трижды!
  • На самом деле аверсия. Выражение «сожру без соли» — более цензурная версия фразы «трахну без вазелина»: понятное дело, что содомировать никто никого тоже не будет.
• Капитан Очевидность, первый известный случай дистиллированного тропа. «Полковник Фридрих Краус фон Циллергут был редкостный болван. Рассказывая о самых обыденных вещах, он всегда спрашивал, все ли его хорошо поняли, хотя дело шло о примитивнейших понятиях, например: „Вот это, господа, окно. Да вы знаете, что такое окно?“ Или: „Дорога, по обеим сторонам которой тянутся канавы, называется шоссе. Да-с, господа. Знаете ли вы, что такое канава? Канава — это выкопанное значительным числом рабочих углубление. Да-с. Копают канавы при помощи кирок. Известно ли вам, что такое кирка?“ „Книга, господа, это множество нарезанных в четверку листов бумаги разного формата, напечатанных и собранных вместе, переплетенных и склеенных клейстером. Да-с. Знаете ли вы, господа, что такое клейстер? Клейстер — это клей“. Офицеры, завидев его издали, сворачивали в сторону, чтобы не выслушивать от него такой истины, что улица состоит из мостовой и тротуара и что тротуар представляет собой приподнятую над мостовой панель вдоль фасада дома. А фасад дома — это та часть, которая видна с мостовой или с тротуара. Заднюю же часть дома с тротуара видеть нельзя, в чем мы легко можем убедиться, сойдя на мостовую». В подтверждение своих слов полковник Очевидность сошёл на мостовую, и на него кто-то наехал (обошлось без человеческих жертв). Это, право, уже недостойно звания Капитана Очевидности. Это самый что ни на есть Адмирал Ясен Х..!
  • «К нам в трактир „У чаши“ ходил один старый господин, какой-то отставной советник из Краевого комитета, он утверждал то же самое. Он всегда говорил, что удивлен огромной разницей в температуре зимой и летом, что его поражает, как люди до сих пор этого не замечали».
  • Пьяный Дуб предсказывает своему денщику Кунерту фамилию его будущей жены: пани Кунертова.
• Концентратор ненависти — в первую очередь сама война, во вторую — ряд эпизодических персонажей. Подпоручик Дуб мог бы попадать под троп, если бы его козни имели хоть какой-то эффект, но этого олуха просто невозможно ненавидеть.
• Коронная смерть — шутки ради, батальонный хроникёр Марек придумал такие смерти сослуживцам впрок, все донельзя бафосные. Например, Юрайда в летописи батальона будет поливать вражеских солдат кипятком из кастрюли, пока его не одолеют отравленными газами.
  • Умер с позором: а вот Балоуну Марек на коронную смерть поскупился. Прожорливого денщика заарканят с самолёта, когда тот будет опять уплетать обед Лукаша.
• Коронная фраза — есть у многих персонажей. У Швейка это, конечно, «Осмелюсь доложить…» и «Служить государю императору до последней капли крови!», у Паливца — «А цена всему этому дерьмо!», у Водички — «Плохо, брат, ты мадьяр знаешь!», у Дуба: — «Об этом мы ещё до войны говорили с господином окружным начальником» и «Вы меня ещё не знаете, но вы меня ещё узнаете (с плохой стороны)! Я вас доведу до слёз!» Причём Швейк один раз эту кэтч-фразу Дуба передразнивает.
  • «Осмелюсь доложить…» ("Ich melde gehorsam…" в оригинале) - уставное начало фразы при обращении младшего в звании к старшему, это не особенность именно Швейка. Просто именно его обращения по очевидным причинам встречаются в книге чаще всего (хотя в книге можно найти и аналогичные обращения Ванека и Балоуна к Лукашу, Биглера к офицерам и т.д.).
• Мародёрство — на войне без него никак, и Гашек в своём фирменном стиле приводит совершенно феерические примеры типа следующего: «На военном кладбище на одном из белых крестов имеется надпись: „Ласло Гаргань“. Там спит вечным сном гонвед, который при грабеже гимназических коллекций выпил весь денатурат из банки, где были заспиртованы разные пресмыкающиеся. Мировая война истребляла человеческое племя даже настойкой на змеях…» Швейка тоже пару раз обвиняли в мародёрстве.
• Матомная бомба — на страницах романа многие загибают, да ещё на нескольких языках (армия же!). В оригинале эти пассажи приводятся как есть, без всякой цензуры. Также автор особо подчёркивает, что большим мастером матомных бомбардировок является трактирщик Паливец. Он ещё и теоретически подкован, поскольку может рассказать об исторических обстоятельствах, связанных с тем или иным выражением.
  • Педаль в мостовую выдал господин Каконь, почтенный мадьярский буржуа, как только понял, что какой-то офицер хочет трахнуть его молодую и красивую жену, пришёл в ярость и начал загибать так, как русские обычно не выражаются даже в состоянии крайнего гнева. В полной мере могут оценить только знатоки венгерского языка, потому что в сноске нет адекватного перевода, вместо него тактичное пояснение: «Венгерская площадная ругань». «Baszom az anyát, baszom az istenet, baszom a Kristus Mariát, baszom az atyádot, baszom a világot!» («…ти твою мать, …ть Господа Бога, …ть Иисуса с Марией, …ть твоего отца, …ть весь мир и всё человечество!»).
• Мнимый больной — в ассортименте и симулянты, и настоящие больные, которых военврачи считают мнимыми.
• Мучитель животных — Швейк является большим знатоком методов убийства кошек (к счастью, не описывается). Впрочем, неизвестно, практиковал ли он все это сам.
• Наказать божка: Швейк рассказывает, как один его сослуживец носил с собой фигурку святого Яна Непомуцкого, и этому сослуживцу сильно везло в карты. Но однажды он проигрался в пух — и на следующем привале оставил фигурку висящей на суку в петле.
• Не в ладах с географией. В главе «Будейовицкий анабасис Швейка» главный герой, отстав от поезда, пытается добраться пешком от Табора до Чешских Будейовиц, но, заблудившись по дороге, оказывается в деревне Путим, где попадает в руки местных жандармов. «— Искал свой полк? — посочувствовал вольноопределяющийся. — Недурное турне. Табор — Милевско — Кветов — Враж — Мальчин — Чижова — Седлец — Гораждёвице — Радомышль — Путим — Штекно — Страконице — Волынь — Дуб — Водняны — Противин — Путим — Писек — Будейовицы… Тернистый путь!» Заинтересованные люди подсчитали, что бравый солдат за двое с небольшим суток, с перерывами на сон, преодолел от 140 до 160 километров, так что пан Гашек то ли запутался в географии южной Чехии, то ли придал Швейку сверхчеловеческую скорость и выносливость, что ближе к соседнему тропу. А может, это просто правило прикольности. С другой стороны, никаких сверхчеловеческих скорости и выносливости для солдата, двигающемуся не по бурелому, а по дороге, вроде как не требуется.
  • Запутаться в географии Писецкой округи Гашек не мог никоим образом, ибо сам был родом из тех мест, где его дед по матери, Антонин Яреш, служил мельником и лесничим у князя Шварценберга. При этом все знакомые всегда подчёркивали исключительную память Гашека и его внимание к деталям. Так что чистой воды правило прикольности.
• Не в ладах с оружием — внутримировой пример с подсветкой из прожектора:

«	[Швейк] с интересом рассматривал плакат какой-то благотворительной военной лотереи. На плакате был изображен австрийский солдат, штыком пригвоздивший к стене оторопелого бородатого казака. Подпоручик Дуб похлопал Швейка по плечу и спросил, как это ему нравится. — Осмелюсь доложить, господин лейтенант, — ответил Швейк, — это глупость. Много я видел глупых плакатов, но такой ерунды еще не видел. — Что же, собственно, вам тут не нравится? — спросил подпоручик Дуб. — Мне не нравится, господин лейтенант, как солдат обращается с вверенным ему оружием. Ведь о каменную стену он может поломать штык. А потом это вообще ни к чему, его за это могут наказать, так как русский поднял руки и сдается. Он взят в плен, а с пленными следует обращаться хорошо, все же и они люди. Подпоручик Дуб, продолжая прощупывать убеждения Швейка, задал еще один вопрос: — Вам жалко этого русского, не правда ли? — Мне жалко, господин лейтенант, их обоих: русского, потому что его проткнули, и нашего — потому что за это его арестуют. Он, господин лейтенант, как пить дать, сломает штык, ведь стена-то каменная, а сталь — она ломкая.	»
— Часть III, глава 2

• Не повезло с ФИО — «лесник с эдакой безобразной фамилией Пиндюр». Это слово и для нашего уха не шибко благозвучно, а уж для чешского… Ну, вот представьте себе русского человека по фамилии Елдаков.
• Не рой другому яму — Дуб попадает в такие ситуации регулярно. Вот лишь один яркий пример: Дубу довелось ехать куда-то на автомобиле с Биглером, а тому недавно пролечили кишечник после неприятного конфуза. Дуб (который имел на кадета зуб) знал, что Биглер постоянно испытывает позывы, и поэтому специально нудил, что они едут по срочному делу и машина ради чьей-то там естественной нужды останавливаться не будет. И надо ж было статься так, что самому Дубу и приспичило! Куда девалась та принципиальность. Причём Биглеру хватило самообладания (и самоуважения), чтобы терпеть собственные позывы с невозмутимым видом, и Дуб оказался дураком даже в собственных глазах.
• Неправый суд — подсвечено тем, что Гашек-то писал о вполне реальном положении вещей. «Здесь в большинстве случаев исчезала всякая логика и побеждал параграф, душил параграф, идиотствовал параграф, фыркал параграф, смеялся параграф, угрожал параграф, убивал и не прощал параграф. Это были жонглеры законами, жрецы мертвой буквы закона, пожиратели обвиняемых, тигры австрийских джунглей, рассчитывающие свой прыжок на обвиняемого согласно числу параграфов». Его жертвами стали Паливец и Мюллерова.
  • Педаль в литосферу, магму, ядро и далее до Австралии — военно-полевой суд генерала Финка фон Финкенштейна: «У некоторых людей мания собирать спичечные коробки, а у этого господина была мания организовывать полевые суды, хотя в большинстве случаев это противоречило воинскому уставу. Генерал объявил, что никаких аудиторов ему не нужно, что он сам созовёт суд, а через три часа обвиняемый должен висеть». Он с гордостью рассказал фельдкурату Мартинецу о рекордах скорости полевого суда: «В начале войны я добился такой быстроты, что одного молодчика мы повесили через три минуты после вынесения приговора. Впрочем, это был еврей, но одного русина мы тоже повесили через пять минут после совещания. Случайно оба не нуждались в духовном напутствии. Еврей был раввином, а русин — священником. Здесь перед нами иной случай, теперь мы будем вешать католика».
  • А вот Швейку повезло: «Исключение составляли несколько человек, которые не принимали закон всерьез. Ибо и между плевелами всегда найдется пшеница. К одному из таких господ привели на допрос Швейка. Это был пожилой добродушный человек; рассказывают, что когда-то, допрашивая известного убийцу Валеша, он то и дело предлагал ему: „Пожалуйста, присаживайтесь, пан Валеш, вот как раз свободный стул“». Этот адекватный судья направил Швейка на психиатрическое обследование.
• Неполиткорректный злодей — Фридрих Краус фон Циллергут. «К чему возить сюда пленных? Перестрелять их всех! Никакой пощады! Плясать среди трупов! А гражданское население Сербии сжечь, все до последнего человека. Детей прикончить штыками».
• Несовместимая с жизнью набожность/суеверность — с сильно прикрученным фитильком. Швейк рассказывает о настоятеле, который уверял свою экономку в том, что антиподов не существует, так как об этом написано в священном писании, а следовательно, сына, который поехал в Австралию, у неё нет, а деньги и письма от него — это «дьявольское наваждение». Дошёл до того, что перед прихожанами публично обвинил её в ереси и так разошёлся, что его в тот же день упекли в сумасшедший дом.
• Нулевой рейтинг:
  • Не то чтобы Франца-Иосифа прям уж ненавидят, но не уважают. Даже те, кому полагается преследовать крамолу, защищают не честь государя императора, а режим, а если совсем откровенно — свои нагретые места при этом режиме.
  • Целая плеяда офицеров и офицеришек, от которых кривят нос их непосредственные начальники и которых тихо ненавидят солдаты. Ярчайший пример — Дуб, тем более что он больше всех перед глазами маячит.
• Обжора — не только Балоун, чуть не подчистую сжирающий обеды Лукаша, но и Лацина.
• Осквернение храма — Швейк рассказал историю, как пьяница после попойки зашёл в костёл вместо своей квартиры и уснул на алтаре, подложив под голову священные книги, после чего его предали суду, а храм освятили заново.
• Отец солдатам — Лукаш не единственный такой в армии. «Слово „старикашка“ было ласкательным обозначением старого полковника или майора, который часто орал, но любил своих солдат и не давал их в обиду другим полкам, особенно когда дело касалось чужих патрулей, которые вытаскивали солдат его части из кабаков, если те засиживались сверх положенного времени. „Старикашка“ заботился о солдатах, следил, чтобы обед был хороший. Однако у „старикашки“ непременно должен быть какой-нибудь конек».
• Пастырь добрый — фельдкурат Мартинец в четвёртой части.
• План Стэплтона — одна из историй, рассказанных Швейком. «Несколько лет тому назад начальником станции Свитава был пан Вагнер. Вот был живодер! Придирался к подчиненным и прижимал их где мог, но больше всего наседал на стрелочника Юнгвирта, пока несчастный с отчаяния не побежал топиться. Но перед тем как покончить с собою, Юнгвирт написал начальнику станции письмо о том, что будет пугать его по ночам. Ей-богу, не вру! Так и сделал. Сидит вот начальник станции ночью у телеграфного аппарата, как вдруг раздается звонок, и начальник станции принимает телеграмму: „Как поживаешь, сволочь? Юнгвирт“. Это продолжалось целую неделю, и начальник станции в ответ этому призраку разослал по всем направлениям следующую служебную депешу: „Прости меня, Юнгвирт!“ А ночью аппарат настукал ему такой ответ: „Повесься на семафоре у моста. Юнгвирт“. И начальник станции ему повиновался. Потом за это арестовали телеграфиста соседней станции. Видите, между небом и землей происходят такие вещи, о которых мы и понятия не имеем!» Вот и пойми тут, то ли мистика, то ли преступление!
• Полный абстинент:
  • Комическая аверсия. Старик Вейвода с приятелем собирались стать полными абстинентами, а в результате угодили в тюрьму за пьяный дебош.
  • Необычный взгляд на употребление спиртных напитков. «…В Офицерском собрании он всегда выпивал только четвертинку вина. Он абстинент…» («Лекарь военного времени» Вельфер о кадете Биглере).
• Приехал не в тот город — внутримировой пример: рассказ бродяги, как он, впервые оказавшись в незнакомом городке, решил попросить милостыню в неказистом домике в глухом переулке. Открыл дверь… и оказался в жандармском участке.
• Прикинуться сумасшедшим. Эпизодический персонаж рассказывает, как «косил на психа» в военкомате, чтобы не забрали на фронт. Он и кукарекал, и лаял, и плясал перед врачами, и чушь молол, присев в углу, снял штаны и нагадил прямо на пол. Кроме того, он укусил за ляжку одного из членов комиссии… Увы, этим-то последним фортелем он и испортил самому себе всю игру. Доктор на такой личный выпад обиделся и выгнал симулянта, объявив вменяемым.
  • Сам Швейк постоянно косит под дебила. Ему с лёгкостью удалось убедить медкомиссию, что он олигофрен: стоило только отдать честь портрету монарха и гаркнуть во всю мочь своих лёгких «Да здравствует его императорское величество Франц-Иосиф Первый!!». Впрочем, на фронт ему всё-таки пришлось ехать, но позже.
  • Самому Гашеку закос под идиота «а-ля Швейк» однажды спас жизнь — в Самаре во время гражданской войны, когда он, воюя за красных, угодил в лапы чешским легионерам.
• Проституция — в мирное время пан Швейк, судя по байкам, имел богатый опыт общения с проститутками. А фронтовые бордели для господ офицеров и для низших чинов сегрегированы, и Швейка не хотели пускать в офицерский:

«	Под влиянием столь дипломатической речи подпоручик Дуб отчасти пришел в себя: для него в какой-то мере сделалось ясно, что он не в казармах, однако из предосторожности он все же спросил: — Где я? — Вы изволите быть в бардачке, господин лейтенант. Пути господни неисповедимы!	»
— Швейк пришёл не трахаться, а в поисках Дуба

• Развесёлые ромалэ — несколько персонажей-призраков из историй, рассказанных Швейком и Водичкой.
• Сержант Зверь — злокачественный вариант в лице прапорщика Дауэрлинга (между прочим, в изначальной повести Швейк был в денщиках у персонажа с этой фамилией) из рассказа Марека. Недоучившийся юнкер, беспросветно тупой и невежественный даже по сравнению с однокашниками, которые не отличались умом и образованностью. Больной на голову в буквальном смысле — в младенчестве получил сотрясение мозга. Впрочем, разнос от женатого на чешке майора Венцеля изменил его в лучшую сторону.
  • Ещё несколько персонажей из его же рассказа: «Капрал Альтгоф употребляет выражение „энгадинская коза“, ефрейтор Мюллер, немец-учитель с Кашперских гор, называет новобранцев „чешскими вонючками“, фельдфебель Зондернуммер — „ослиными лягушками“ и „йоркширскими боровами“ Немцев это, конечно, не касается. Когда фельдфебель Зондернуммер заводит речь о „свинской банде“, он поспешно прибавляет „die tschechische“.»
  • И даже ангелы в раю, во сне Биглера! «Шире раскрывай глотку, грязная вифлеемская свинья. Разве так кричат „аллилуйя“?»
• Скованные одной цепью — пьяный ефрейтор-жандарм конвоировал заглавного героя и, чтобы не потеряться пристегнул его к себе наручниками. И никак не мог потом их расстегнуть по пьяному делу, чем даже коллег удивил. Кроме того, метафорически одной цепью скованы Швейк и Лукаш: их не могут разделить никакие обстоятельства, разве что ненадолго.
• Странности в первой части — Швейк в довоенных рассказах Гашека был именно что идиотом, позволявшим себе феерические глупости вроде курения в комнате со взрывчаткой. Но «Похождения бравого солдата Швейка» писались Гашеком после участия в Первой Мировой, двух революций и «гражданки» в России — и роман получился куда более тёмной и острой сатирой, а Швейк, аки заправский трикстер, старательно прикидывался дураком.
  • Обоснуй: жизненный опыт и приключения положительно сказались на развитии интеллекта Швейка, но он не забыл своё прошлое, поэтому прикидывался идиотом чрезвычайно талантливо. Человек, который с детства рос умником, так не сумел бы.
• Тайна исповеди — аверсия. «У них там богатая дева Мария с фальшивыми бриллиантами… Как-то хотел ее обокрасть церковный сторож. Решил, что дело у него пойдет лучше, если он сначала очистится от старых грехов. На исповеди он покаялся и в том, что хочет завтра обокрасть деву Марию. Он не успел и триста раз „Отче наш“ прочесть — такую епитимью наложил на него пан патер, чтобы он не удрал, — как церковные сторожа отвели его в жандармский участок».
• Такой молодой, а уже лейтенант — Лукаш (которого не повышали, несмотря на компетентность) и Дуб (который призван с гражданки).
• Темница сырая — Швейк регулярно там оказывается. И не только он.
• Тюремщик — троица из гарнизонной тюрьмы: Лингардт, Славик и Ржепа. Последние двое ещё и склонны к садизму.
• Умный — не значит мудрый — Биглер. Обладает незаурядным интеллектом, широко эрудирован (благодаря самообразованию) и даже умеет применить знания на практике. В будущем из такого вполне может выйти толковый командир, но ключевое слово здесь — «в будущем». Биглер же считает, что он уже специалист и будущий великий полководец. Связь с реальностью у него весьма слабая, война ему видится в свете героико-патриотической пропаганды. Ну и стремление блеснуть умом перед полновесными офицерами тоже не идёт впрок.
• Фиговое оправдание — в одной из швейковских баек рассказывается про учителя, влюбившегося в дочку лесника. Лесник сразу предупредил, чтобы тот не смел подходить к их домику в лесу, иначе получит в зад заряд соли, смешанной со свиной щетиной. Влюблённый молодой человек же постоянно там ошивался и искал оправдания, то надо ягоды пособирать, то гербарий, то врач прописал лесным воздухом дышать, то он надумал написать лесной пейзаж. Когда же все оправдания закончились, то он сказал, дескать, хотел только силки для зайцев расставить. Честный старик его сразу же потащил в полицию, как браконьера, а скажи парень правду — всего лишь заряд соли в мягкое место.
  • Судя по всему, для той эпохи и в той «тактической нише» это были самые заурядные «боеприпасы». Собственно, в литературе заряженное солью ружье у сторожа встречается довольно часто; также можно вспомнить «Кавказскую пленницу» и одну из серий «Ну, погоди!». Причина довольно ясна: соль не наносит смертельных травм — значит, сторож никого не убьёт, но в то же время доставляет весьма неприятные ощущения, что заодно позволит опознать вора, если тот сумеет убежать. Впрочем, можно и не опознавать — вор и так наказан.
• Фрик-шоу:

«	Раньше, я помню, каждый офицер старался что-нибудь привнести в общее веселье. Поручик Данкель — служил такой, — так тот, бывало, разденется донага, ляжет на пол, воткнет себе в задницу хвост селёдки и изображает русалку.	»
— Полковник Шрёдер сокрушается об отсутствии среди офицеров былого товарищества и настоящего боевого духа

«	Несколько лет тому назад в Праге некий Местек обнаружил сирену и показывал её за ширмой. В ширме была дырка, и каждый мог видеть канапе, на котором валялась девка. Ноги у неё были завёрнуты в зелёный газ, что должно было изображать хвост, волосы были выкрашены в зелёный цвет, на руках были рукавицы на манер плавников, из картона, тоже зелёные, а вдоль спины верёвочкой привязано что-то вроде руля. Всем очень нравилось, что у сирены большая задница, а на ней написано: «До свидания!» Зато насчёт грудей было слабо: висели у ней до самого пупка, словно у старой шлюхи. В семь часов вечера Местек закрывал панораму и говорил: «Сирена, можете идти домой». Ввиду того, что у неё не было жёлтого билета, её вместе с другими «мышками» арестовал во время облавы пан Драшнер.	»
— Байка Швейка, рассказанная в арестантском вагоне

• Хитгый и жадный евгей — эпизодический персонаж в конце книги, галицкий еврей, который толкнул австро-венгерским воякам абсолютно несъедобную корову (её за несколько часов так и не смогли разварить до разжёвываемости) и при этом чудовищно переигрывал.
• Хронически рваная канва — очень характерно: реальные события весны 1915 года (когда Гашека в призвали в армию) регулярно переносятся в конец 1914 года, да и повествование легко прыгает из разгара зимы в конец весны.
• Чернуха — такую легенду о своей жизни сочинил сокамерник Швейка в гарнизонной тюрьме: «Отец его был алкоголик и кончил жизнь самоубийством незадолго до его рождения; мать была проституткой, вечно пьяная, и умерла от белой горячки, младшая сестра утопилась, старшая бросилась под поезд, брат бросился с вышеградского железнодорожного моста. Дедушка убил свою жену, облил себя керосином и сгорел; другая бабушка шаталась с цыганами и отравилась в тюрьме спичками; двоюродный брат несколько раз судился за поджог и в Картоузах перерезал себе куском стекла сонную артерию; двоюродная сестра с отцовской стороны бросилась в Вене с шестого этажа». Рассказано сидящим под арестом Водичке и Мареку.
  • Он сочинил её не забавы ради, а чтобы выдать себя за душевнобольного с дурной наследственностью и избежать обвинения в дезертирстве. У него — получилось, у всех остальных, кто впоследствии пытался рассказать ту же самую историю — уже нет.
• Чудо одной сцены — их немало. Гашек был блестящим мастером эпизода (амплуа газетного фельетониста обязывало), и это чувствуется. Чего стоят только сон Биглера и рассказ Марека о редактировании журнала!
• Шовинизм — Гашек красочно описал «дружбу народов» в Австро-Венгерской империи:
  • Персонажи-немцы регулярно употребляют выражения типа «чешская сволочь».
  • Чехи от них не отстают: чего стоит один Водичка с его бессмертным «мадьяры — шваль!».
  • Венгерские гонведы самым мерзким образом курощают и низводят арестованных карпатских русин («угрорусов») на отбитых у русских территориях.
  • С другой стороны, при внимательном чтении заметно, что каждый, кто патриотично крикнет «Nieder mit den Serben!», тут же получает по морде. А Швейк не имеет ничего против того, чтобы угостить мадьярского солдата пивом — хотя денег у него совсем немного.
• Это ж надо было додуматься!:
  • Достать из клетки канарейку и показать её кошке вблизи, сопровождая внушением, что птичка хорошая, кушать её нельзя? Запросто. Разумеется, канарейка тут же оказалась сожранной. Есть версия, что Швейк и тут закосил под дурака — целенаправленно таким образом избавился от канарейки, якобы «по глупости», а на самом деле с умыслом. Птичку же ведь кормить надо, приглядывать за ней… А так — хоп! — и нет птички, нет проблемы.
  • Кроме того, Швейк большой знаток различных способов убийства кошек, которому позавидовал бы даже Шариков. К счастью для читателя, в подробностях это не описывается.

Тропы «X — это Y»

• Армия — это балаган. На фоне гремучей смеси из неадекватности командования, нерасторопности рядовых исполнителей и ура-патриотического угара даже маска, которую носит Швейк, выглядит верхом разумности. Само собой, что на войне у всего этого самые печальные последствия.

«	— Зачем вообще Австро-Венгрии армия? — Чтобы её все били. — А зачем тогда армия Италии? — Ну надо же австрийцам тоже кого-нибудь бить?	»
— Анекдот времён Первой Мировой

• Безумие — это смешно — героя отправили в психушку «с целью выяснения, в какой мере его психическое состояние является опасным для окружающих». Описаны и комические сумасшедшие, и не менее комические симулянты, которые под сумасшедших косят. Швейку там очень понравилось, но увы — его признали «слабоумным симулянтом», и он опять попал в полицию.
• Война — это кошмар. Или, скорее, кошмарная глупость. Под слоем юмора скрывается одно из самых неприятных изображений войны в мировой литературе. Тут вам и гуро (батальное, пейзажное и обыкновенное), и командиры-дегенераты, которые посылают солдат в мясорубку непонятно зачем (и вообще относятся к ним по-скотски), и зверства по отношению к мирным жителям. Одного только нет — пафоса.
• Война — это круто. В этом ключе пытается действовать официальная пропаганда, но результаты этих потуг ничего, кроме смеха через фейспалм, не вызывают. Биглер, впрочем, поначалу в это верил, но в холерном бараке его вера несколько пошатнулась.
• Война — это смешно: обыграно. Гашек наглядно показывает, что только смех может сохранить человека при столкновении с реалиями войны. Поэтому солдаты пытаются воспринимать войну именно так, а уж «хроники» Марека, которые он пишет батальону впрок — это и вовсе что-то с чем-то.
• Лицемерие — это смешно: Дуб. «Так как солдатам запрещено ходить в бордели, то он безусловно в одном из них. Ему же надо быть уверенным, что никто из его взвода не хочет попасть под полевой суд, которым он обыкновенно угрожает. Он сам объявил солдатам, что обойдет все бордели и что они узнают его с плохой стороны. Впрочем, я знаю, где он. Вот тут, как раз напротив, в этом кафе. Все его солдаты следили, куда он сперва пойдет.» И это не последний такой с ним конфуз.
• Непристойно — значит, смешно — яркий пример того, что туалетный юмор и крепкие словечки нисколько не умаляют художественной ценности произведения. Если она, конечно, есть.
  • Испортить воздух — «Большинство арестантов страдало скоплением газов; газы выпускались в ночную тишину, их встречали ответные сигналы, сопровождаемые остротами» (Ч. I, г. IX, «Швейк в гарнизонной тюрьме»).
    • А уж пробуждение обер-фельдкурата Лацины прямо сравнивается с пробуждением Гаргантюа. Рабле такой юмор тоже любил.
  • Коварная кучка — вот яркий пример. Кот влез ночью на штабную карту, разложенную на столе, нагадил на австро-венгерский фронт и хотел было зарыть кучку, но повалил флажки и размазал кал по всем позициям, оросил фронты и предмостные укрепления и запакостил армейские корпуса. Поутру близорукий командир полка Шредер собрал офицеров и начал проводить с ними брифинг — а офицеры, стервецы, молчали и с интересом следили, как палец полковника постепенно приближается к одной из кучек… Весь офицерский состав дружно ненавидел зануду-полковника, и вот настал час их мести. Наконец командир всё же вляпался пальцем в нехорошее — и удивлённо вопросил: «Что это, господа?». Капитан Сагнер любезно ответил: «По всей вероятности, кошачий кал (Katzendreck), господин полковник».
  • Наделать в штаны — «в немногих словах он [Швейк] разъяснил фельдкурату, как жестоко тот ошибается, думая, что его облили».
    • По словам одного из солдат, когда его рота шла в атаку, обделались все. Кое-кто даже и не раз. Особенно примечателен убитый солдат, которому шрапнелью снесло голову, и на эту голову текло его же дерьмо.
    • Также, объевшись пирожными и выпив коньяку, обделался во сне кадет Биглер. Это имело для него долгоиграющие последствия, в том числе репутационные.
    • Кунерт, денщик Дуба, настолько струхнул от мысли пожаловаться на побои, что…
  • Сладкий хлеб:
    • Поссорившись с товарищами по бизнесу, один из продавцов «чудо-корня для скота» начал подмешивать в средство мышиный помёт. Да и свой тоже.
    • Швейк рассказал, что у одного офицера был «послушный денщик. Он делал все, что ни пожелает его господин. Когда его спросили, сможет ли он по приказу своего офицера сожрать ложку его кала, он ответил: „Если господин лейтенант прикажет — я сожру, только чтобы в нем не попался волос. Я страшно брезглив, и меня тут же стошнит“.»
• Пьяный — это забавно:
  • Фельдкурат Отто Кац, который вечно в зюзю — это что-то с чем-то! Цитата самого Швейка: «Я служил у фельдкурата Каца, так тот мог свой собственный нос пропить. Тот еще не такие штуки проделывал. Мы с ним пропили дароносицу и пропили бы, наверно, самого господа бога, если б нам под него сколько-нибудь одолжили…»
  • Там же — пьяные конвоиры, которые должны были доставить Швейка к фельдкурату Кацу — а в итоге их туда приволок арестант.
  • Ещё жандарм из Писека — сопровождая Швейка к начальству ужрался так, что на ногах не стоял. Комендант, который поручил ему доставку Швейка, накануне по пьяни тоже много чего намолол языком…
  • И пьяный Дуб, который «проверял бордели».
  • Швейка, что характерно, не развозит, даром что в половине вышеописанных случаев он пьёт наравне с жертвами зелёного змия — умеет держать градус, чертяка!
    • Просто ему повезло с организмом и он в какой-то момент вместо того чтобы начать исполнять — тупо отрубается и спит. Хорошо видно в сцене с поручиком Дубом и бутылкой коньяку. Хотя перепить до этого момента он и правда может многих.
• Религия — это смешно: в количествах.
• Так грубо, что уже смешно. Гашек неподражаем. А ведь он всего лишь цитирует реальный пропагандистский документ времён Первой мировой! «Пожилые изнуренные дамы принесли целый тюк листовок с двумя молитвами, сочиненными будапештским архиепископом Гезой из Сатмар-Будафала. Молитвы были написаны по-немецки и по-венгерски и содержали самые ужасные проклятия по адресу всех неприятелей. Молитвы были пронизаны такой страстью, что им не хватало только крепкого венгерского ругательства «Baszom a Kristusmarjat. По мнению достопочтенного архиепископа, любвеобильный бог должен изрубить русских, англичан, сербов, французов и японцев, сделать из них лапшу и гуляш с красным перцем. Любвеобильный бог должен купаться в крови неприятелей и перебить всех врагов, как перебил младенцев жестокий Ирод. Преосвященный архиепископ будапештский употребил в своих молитвах, например, такие милые выражения, как: „Бог да благословит ваши штыки, дабы они глубоко вонзались в утробы врагов. Да направит наисправедливейший Господь артиллерийский огонь на головы вражеских штабов. Милосердный Боже, сделай так, чтоб все враги захлебнулись в своей собственной крови от ран, которые им нанесут наши солдаты“.» (Часть II, глава 2)
  • Там же: «Майор взял одного рядового из обоза и с этим рядовым принялся в котелках варить эту печенку на горе под скалами. Здесь ему и пришел капут. Русские увидели огонь да дернули по майору и по его котелку восемнадцатисантиметровкой. Потом мы пошли туда посмотреть, но разобрать, где говяжья печенка, а где печёнка господина майора, было уже невозможно».
• Так плохо, что уже хорошо: внутримировой пример — описанный со смаком и во всех подробностях походный алтарь фирмы «Мориц Малер». За подробностями — сюда, а лучше в сам роман.

Пара слов о прототипах

• Бонус для современников, а особенно для жителей Праги — Гашек лихо использовал знаменитых и популярных людей в своих произведениях. К примеру, полицейский комиссар Драшнер, гроза проституток — реальное лицо, помимо непримиримой борьбы со шлюхами известный ещё и тем, что сделал карьеру от рядового полицейского до главы отдела по надзору за нравственностью. Посвящённую ему песенку «Как от Драшнера от пана паника поднялась, лишь одна Марженка спьяну его не боялась» распевали во многих пражских кабаках. Негр-кёльнер Христиан, «сын абиссинского короля», тоже существовал — это был датский подданный Кристиан Эбенизер. И это только самые простые и широко известные примеры!
• Врёт, как очевидец — многие описанные люди и события взяты из жизни самого Гашека… вот только были они куда светлее и мягче, а люди — не такими. Реальный врач Гануш Петерка из будейовицкого военного госпиталя старался не выпихнуть солдат на фронт, а подольше задержать Гашека в тылу…
• Жизнь пишет сюжет — Швейк и Марек могут считаться книжной аватарой Гашека. Но если Швейку достались в основном эпизоды военной биографии автора (в частности, служба ротным ординарцем), то Мареку больше свойственны гражданские (эпизод с редактированием журнала «Мир животных» вообще списан с натуры — было такое в жизни Гашека). Правда, автору довелось и полулегально торговать собаками.
  • Мистификация — Гашек любил это дело. В журнале он то и дело «открывал» новые виды и породы, вроде «сернистого кита», а в отделе объявлений и вовсе хулиганил по-чёрному (как вам сообщение о продаже пары отлично выдрессированных оборотней?), за что и был с позором уволен. Управляя псарней, сочинял своим собакам такие родословные, что вместе с женой попал под суд — причём всё это исключительно по живости характера (ну и потому, что выпивал до 35 стаканов пива в день).
• Убить в адаптации: полицейский Шпада-Бретшнейдер пережил Первую мировую войну и в 1919 г. перебрался в Берлин.
  • В немецком сериале инверсия: Бретшнейдер и Швейк вполне мирно встречаются после войны в кабаке.
• Прототипом Ванека послужил однополчанин Гашека Ян Ванек (не путать с Карелом Ванеком, закончившим роман!)
• Лукаш довольно точно списан с Рудольфа Лукаса (нет, не того!), реального ротного командира Гашека. За двумя исключениями: во-первых, Лукас бабником ни разу не был, а вместо интриги с пани Коконь вообще женился (но за эту неточность он Гашеку претензий не высказывал!); во-вторых, был он не чехом, а немцем (но остался потом в Чехословакии, служил в республиканской армии и дослужился до майора).
• Реальный Ганс Герман Густав Биглер был умён и со временем проявил себя вполне годным офицером. И, что немаловажно, прочитав роман уже на склоне лет, имел мужество по собственной инициативе (!) публично признать, что почти всё сказанное о нём в книге является правдой.
  • Впрочем, и в романе кадет Биглер - персонаж скорее положительный, недостатки которого сводятся в основном к юношескому максимализму в разных проявлениях.
  • В честь него был назван Bigler.ru — сайт, посвящённый околовоенному трёпу, например, датам в истории или армейским байкам, причём не только СССР/России, но и вероятным противникам. Когда смешно, когда — не очень.
  • Никто не знает, почему Гашек в романе переименовал этого Ганса-Германа-Густава в «Адольфа Биглера». Вряд ли отсылка к скандально известному германскому политику австрийского происхождения, о котором в начале 1920-х мало кто слышал. Скорее просто потому, что Adolf значит «благородный волк», а реальный Биглер был дворянином (дворян Гашек недолюбливал).
• Безумный любитель животных Роттер — реальное лицо, известный кинолог, знакомый Гашека. По иронии судьбы, его в наши дни знают не благодаря волкодавам или ищейкам, а как спасителя и заводчика пражских крысариков, крохотных комнатных собачек.

Трудности перевода

По всей видимости, «Швейка» просто невозможно адекватно перевести. Разговорный чешский язык с обилием военных жаргонизмов, немецких дериватов и подцепленных Гашеком русизмов — как такое передать? А ведь именно в них подчас и кроется юмор. В основном переводчики путались в авторском пиджине языков из пяти, крепких напитках, собачьих породах и карточных терминах, что обесценило некоторые шутки, но в целом переводы приличны.

Первый русский перевод романа (вместе с концовкой Ванека и его же продолжением) был сделан в 1926-28 Генрихом и Алисой Зуккау. Представляет собой лишь узкоисторический интерес, ибо делался не с оригинала, а с немецкого перевода. В котором естественным образом уже было потеряно всё мультиязычие, да ещё плюс неизбежное двойное искажение: из языка славянской группы в язык германской группы, и потом без знакомства с оригиналом обратно в славянскую группу на другой её язык.

Был ещё перевод Виктора Чернобаева, сделанный в 1937. Этот выполнялся с оригинала, но был уныл и политкорректен: все герои здесь изъясняются исключительно правильным литературным языком и у читателя возникает вполне законное недоумение: а что тут, собственно, смешного-то?! Заслуженно забыт почти сразу после выхода.

Каноническим ныне заслуженно считается перевод Петра Богатырёва, первый вариант которого был опубликован в 1929 и затем дорабатывался до 1950-х включительно. Он тоже не идеален — ибо и цензура с идеологией довлели, и на чувство «ложного друга переводчика» Богатырёв иногда попадался, и в некоторые реалии не вникал, — но зато у П. Б. всё было в порядке с чувством юмора, и дух романа передан достаточно адекватно. Именно этот перевод сейчас издают чаще всего (и именно он цитируется в данной статье). Но многочисленные русизмы (Гашек ещё до войны учил русский язык и даже бравировал его знанием в русофобской Австро-Венгрии, а потом 4 года жил в России) — «protívopoloženými» вместо «protilehlými», «dobrovolce» вместо «dobrovolník», «nacionálnost» вместо «národnost» и ещё много примеров — всё равно исчезли. Возможно, в таких местах стоило бы ставить слова латиницей?

К тому же австро-венгерского мата там чуть меньше, чем русского мата в «Николае Николаевиче» Юза Алешковского, да ещё не на нормативном хохдёйче, а на венском диалекте. Например, der Teufel soll den Kerl buserieren (дословно — «Чёрт бы трахнул этого хрена») содержит слово buserieren, незнакомое немцам из ФРГ и даже из ГДР и означающее собственно гомосексуальный трах. Ну а baszom a Kristus Marjat — это матерное богохульство, которое звучит тяжко даже для атеиста. Проще всего было с трактирщиком Паливцом: просто ж*пу и г*вно заменили на задницу и дерьмо, что одно и то же.

Уже в XXI веке был опубликован ещё один перевод «Швейка» — согласно выходным данным, за авторством неких В. Лавровой и А. Фёдорова. Автор статьи данный перевод никому не рекомендует и склоняется к мысли, что эти господа с оригиналом не работали, а всего лишь передали богатырёвский текст своими словами, как им показалось лучше.

Иллюстрации

Бравый солдат Швейк в изображении Ведерникова

Каноническим иллюстратором «Похождений» давно и неоспоримо признан Йозеф Лада, современник и приятель Гашека. Тоже, между прочим, очень интересный и необычный человек. Уже то, что он сделался известным художником, будучи с детства слепым на один глаз и имея понятные проблемы с восприятием объёма, говорит о многом! В этой статье везде, где не сказано иного, приведены именно его работы.

Всего им было создано около восьмисот чёрно-белых иллюстраций к роману (рисунки тушью), а после Второй мировой войны ещё и около двухсот цветных. На них Швейк уже не очень напоминает того действительно бравого вояку, который смотрит на нас с обложек первых выпусков (см. начало статьи), но сейчас абсолютное большинство людей при слове «Швейк» сразу представляет себе именно того персонажа, которого нарисовал Лада. Все эти картинки даже издавались отдельными книгами, в том числе и на русском языке («Картинки похождений бравого солдата Швейка»).

Кроме того, было бы несправедливым не упомянуть другого замечательного иллюстратора — Евгения Ведерникова. В СССР с его рисунками очень широко издавались рассказы (Швейк 1.0) и повесть (Швейк 1.5), так что для русскоязычных читателей он тоже вполне каноничен. Есть сведения, что Ведерников очень хотел проиллюстрировать академический пятитомник Гашека, но такой заказ ему не дали, и к роману он нарисовал лишь несколько иллюстраций буквально «для души».

Продолжения и адаптации

«Чтоб завтра форма была как новенькая!»

Гашек удачно продал все права на театральные постановки «Швейка», в результате на сценах всяких варьете шло немало низкопробных опусов как бы про бравого солдата. Об этом даже говорить не стоит.

Были, конечно, и серьёзные работы — так, один из сценических вариантов романа создал не кто иной, как Бертольд Брехт в 1928, и это успешно ставили. И он же в 1943 написал пьесу «Швейк во Второй мировой войне», хотя тут с постановкой не задалось: на сцене пьеса появилась лишь в 1957. В финале Швейк, обращаясь к Гитлеру, заявляет: ты-де недостоин даже выстрела, тебя следует утопить в нужнике.

А в 1969 Марк Захаров поставил по этой пьесе телевизионный спектакль, который… не выпустила на экраны цензура. Ибо дело происходило непосредственно после «Пражской весны» 1968 года, и пьеса внезапно обрела новую остроту.

Вообще экранизаций «Швейка» было много, в разных странах насчитывается более двадцати штук — впрочем, часть из них является адаптациями вторичных произведений, относящихся ко Второй мировой, когда образ бравого солдата оказался заново востребованным. Те режиссёры и сценаристы, которые работали с оригинальным романом, упирались в очевидную проблему: книга-то не окончена!

Возможных выходов два, и оба столь же очевидны: либо экранизировать «по Ванеку», либо придумывать что-то своё. Первое клюквенно и уныло, второе рискованно и сомнительно. Например, западногерманский фильм «Der brave Soldat Schwejk» (1960) заканчивался героической смертью Лукаша на поле боя, и Швейк со слезами на глазах уносил его тело на руках.

Неожиданно любопытный и не противоречащий канону вариант можно видеть в украинском полнометражном мультфильме (2009 г., реж. Ринат Газизов, Ялта-фильм). Эшелон прибывает на фронт, рота Лукаша занимает свою позицию, но в атаку не бросается, а вместо этого идёт играть в футбол с русскими солдатами, ибо дело происходит аккурат под Новый год. Затем действие перескакивает на несколько лет вперёд и сидящий в пивной постаревший Швейк со вздохом говорит зрителю: ну а потом, конечно, опять была война, и было на ней всякое… А ещё здесь сократили число персонажей — Паливцу дали роль Балоуна, а Дуб получил черты сразу ВСЕХ отрицательных героев (см. иллюстрацию), и получился эталонный военный социопат. И вообще, количество персонажей сократили раз в …дцать.

«	Не думайте, что я вас не знаю! Все наверх! В атаку! Умрите же, гады! УМ-РИ-ТЕ!	»
— Дуб гонит солдат в атаку, чтобы сорвать наметившееся новогоднее перемирие

«	Чтобы победить в войне, нам нужны: железные нервы, ненависть И НИКАКОГО СОСТРАДАНИЯ!	»
— Он же, немного ранее

Канонической экранизацией романа, по-видимому, можно признать лишь одну — кукольный полнометражный мультфильм 1955 года (режиссёр Йиржи Трнка). Специально для него сам Йозеф Лада подготовил эскизы кукол, а проблема концовки тут вообще не стояла: фильм представляет собой три самостоятельные новеллы по трём отдельным эпизодам романа. Остальные части романа досняли через 30 лет, и включили все части в мультсериал 1986 года «Похождения бравого солдата Швейка», получившийся определённо не для детей. Швейк — в строгом соответствии с текстом романа! — ворует собаку и мебель, подставляет своего офицера под отправку на фронт, троллит всех вокруг и вообще не является образцом для подражания. Ах да, и эпизод с нагрянувшей к поручику Лукашу барышней и удовлетворившим все её желания Швейком в мультфильм вошёл полностью. Кстати, в этом (???) мульте во время партии в карты Лукаш умудряется пикапить сразу трех девушек.

Непреднамеренное совпадение. Сюжет произведения крутится вокруг военного, якобы имеющего проблемы с психикой. Из-за своего психического расстройства (и выкидываемых вследствие слабоумия проделок) он часто гостит на гауптвахте. И вояка отлично понимает, что его идиотизм является для его действий отличной «отмазкой». Еще он до безумия любит рассказывать офигительные истории из своей жизни, от которых его ближайший сослуживец хватается за голову, а их непосредственный начальник — жестокий и мелочный псих-извращенец, помешанный на разглагольствованиях о военных действиях, офицерской чести и унижении своих подчиненных. Кто эти три боевых товарища? Швейк, Лукаш и Циллергут или Пахом, Братишка и товарищ Капитан?

• Есть мнение, что совпадение как раз преднамеренное… Гашек кувыркается в гробу…
• А вообще, на Поехавшего намного больше похож Балоун, когда начинает хныкать и оправдываться. Он даже в деталях расписывал, как он ходит по-большому!

В одной фарсовой инсценировке Дуб гаркает на Швейка: «Ну ты, рядовой, твою мать! По-моему, ты хитрая скотина и только притворяешься дураком! Учти, я за тобой наблюдаю, чешская морда!». Швейк же говорит «в сторону» (так изображается его невысказанная вслух мысль): «Я — чешская морда… А сам-то ты кто?..» В каноне Дуб та ещё сволочь, но именно такого с ним ни разу не случалось.

Также стоит упомянуть фильм «Бравый солдат Швейк» (Dobry vojak Svejk, Barrandov Studios, 1957) — экранизацию первой части. Снято очень близко к тексту, а Швейк в исполнении Рудольфа Грушинского — стопроцентное внешнее попадание. Бретшнейдер в фальшивой бороде выдавал себя и Швейка за славянских патриотов, но оказался разоблачён, и уличные мальчишки и торговки забрасывают его овощами. Позже, когда он приходит в трактир Паливца, все ушли. Все, кроме Швейка, за столик к которому и подсел сыщик. Пани Паливцева сильно переживала, что у неё стынут заказанные сосиски, и щедрый Бретшнейдер взялся заплатить за всё. Он героически пытался споить Швейка, но в итоге сам допился до состояния «свалиться под стол». В военкомате решение «Годен!» принимают на основании измерения роста… пекарь… официант… учитель, с которого слетает пенсне, а потом и он сам падает в обморок. Швейк называет немку-баронессу не просто своей матерью, а сводной (!) матерью. Во всех красках изображена пьянка-гулянка у Каца, во время которой девицы лёгкого поведения ездили верхом на господах офицерах. Истории с продажей хозяйского дивана, в котором находился триптих, нет. Зато есть много обнажённой женской натуры в обстановке квартиры Лукаша, а пани Вендлерова попросила Швейка помыть ей спинку. Кошка не съела канарейку — за отсутствием кошки. Пёсика генерала зовут Люкс, украли его сразу, а «маршевый батальон» имеет не один вариант сокращения. Один из солдат, конвоировавших Швейка к Кацу, во время посиделок в трактире согласился, чтобы ему ввели в задницу какую-то гадость, чтобы избежать военной службы. Исчезла шикарная вторая часть обращения судьи к Швейку: «…Вот как раз свободный стул».

Есть и продолжение — снятый в том же 1957 «Швейк на фронте» (чеш. «Poslušně hlásím»). Тут при перенесении на экран в три раза большего объёма текста многим пришлось пожертвовать…

Другие произведения Гашека

К сожалению, они малоизвестны. К счастью, автору раздела попалась в руки изданная в середине XX в. брошюрка — сборник сатирических рассказов.

• У автора правки на столе стоят первые два сборника сочинений «Красного чеха» в четырёх томах, включающий рассказы и фельетоны периода с 1901 по 1912 и с 1913 по 1923 гг. соответственно. Издательство «Правда», 1985 г. Составлены С. В. Никольским.
  • У автора правки дома есть книга рассказов Гашека под названием «Советы для жизни», Москва, издательство Вагриус, 2005 год.
• «Дело государственной важности» — Аладар XXI, владетельный князь Оксенгаузен.
• «Добросовестный цензор Свобода». Герой до того дошёл, что начал выискивать крамольные лозунги в аббревиатурах среди газетных объявлений.
• «Как черти ограбили монастырь святого Томаша» — настоятель монастыря, на которого свалилась обязанность в кратчайшие сроки накрыть стол для высоких особ, обращается к своему тёзке и заступнику: «О мой святой покровитель, хотел бы я быть на твоем месте!» И говорит это иконе, на которой святого мученика сажают на кол.
• «Как я спас жизнь одному человеку». Получается смешно: «Внизу, под мостом, в течение целого дня сновал на своей лодке человек, живший исключительно спасением утопающих. (…) Как паук, поджидающий мух, притаился он под мостом, а в последнее время соорудил даже сеть для ловли самоубийц».
• «Тайна исповеди» (да, так и называется) — стёб и, разумеется, опять аверсия. Наивный гимназист-первоклассник Балушка на исповеди священнику, преподававшему в гимназии закон божий, признался, что является членом общества по сдуванию и обману учителей (что характерно, общество называлось «Чёртово копыто»). Законоучитель потребовал признаться в этом директору, но в ответ получил отказ и напоминание про тайну исповеди, после чего сдал его директору сам. Рассказ заканчивается очень лаконично: «С тех пор Балушка перестал верить в бога».
• «Урок закона божьего». «Короуповские ребята знали из закона божьего только то, что господь бог в неизреченной благости своей создал прутья. Вслед за тем он создал законоучителя Горачка. Оба эти предмета взаимно друг друга дополняли».
• «Юбилей служанки Анны». Госпожа советница Тихова: «Наша юбилярша только что скончалась. Вчера вечером я послала ее в подвал за углем. Сами понимаете, раз старухе семьдесят пять лет, не выбрасывать же ее на улицу, но коли уж я ее кормлю, нечего бездельничать. А она, мерзавка, умудрилась свалиться в подвале с лестницы да так расшиблась, что сегодня утром умерла. Такая неприятность, все насмарку. А я-то ради этого торжества заказала себе такой чудесный туалет… И похороны обойдутся мне по меньшей мере крон в тридцать, а у покойницы на книжке всего двадцать пять». Госпожа советница Краусова: «Похоже, она сделала это нарочно».
• «Товарищеский матч между Тиллингеном и Гохштадтом». Футбольные фанаты жгли уже тогда.

Особое место у Гашека занимают рассказы про его похождения в Бугульме во время службы в Красной армии («Комендант города Бугульмы», «Адьютант коменданта города Бугульмы», «Крестный ход» «Стратегические затруднения», «Славные дни Бугульмы», «Новая опасность», «Потёмкинские деревни», «Перед революционным трибуналом Восточного фронта»). Читатель узнаёт, что трусов, мародёров, палачей и просто идиотов в РККА не меньше, чем в прочих армиях. И самый эпичный среди них командир Тверского Революционного полка товарищ Ерохимов: «Прежде всего,— ответил он торжественно и важ­но,— объявлю мобилизацию конского состава. Потом прикажу расстрелять городского голову и возьму десять заложников из местной буржуазии. Пусть сидят в тюрь­ме до окончания гражданской войны… Затем я произведу в городе повальные обыски и запрещу свободную тор­говлю… На первый день этого хватит, а завтра еще что-нибудь придумаю».