Глухое ожидание перемен

Чёрная метка! По меньшей мере один редактор или администратор ресурса считает, что эта статья совершенно безнадёжна и не нужна. Если Вам есть что сказать по поводу важности, нужности и ценности этой статьи, можете это сделать в обсуждении. И, желательно, побыстрей.

«	„Перемен!“ — требуют наши сердца	»
— Догадайтесь, кто

Всё плохо. То есть не то, чтобы разруха, апокалипсис и мировая война, но всё равно всё плохо, а цикл империй медленно, но неумолимо катится со снижением в сторону краха. Верхи жируют, низы бедствуют, никто не хочет ничего менять. И потихоньку нарастает глухой ропот — мы не хотим, чтобы так было и дальше! Так долго продолжаться не может!

Суть

«	Пусть былое уходит, Пусть придёт что-нибудь!	»
— Владимир Высоцкий

Этот троп описывает именно отрицание. «Нам не нравится как мы живём, и мы хотим жить — даже не лучше! — иначе». Более глубоко: никто не знает, как именно будет выглядеть это «иначе», но все убеждены, что это будет лучше, чем сейчас. Эти убеждения не оправдываются, но об этом — в следующем разделе.

Социально активные слои общества — всякие там эсэры (социалисты-революционеры) и прочие сицилисты-бомбисты — считают, что для того, чтобы жить лучше, нужно кого-нибудь взорвать (Царя, например). Их самих — мало, много сочувствующих. Эти бомбы снаряжать не будут, но когда активисты таки кого-то взорвут — будут глухо, ропотом одобрять.

Пятиминутка реальности

«	Кто тебе при царе не давал пирожками торговать?	»
— Из анекдота

Стоит признать, что все хотящие перемен не очень чётко себе представляли, что нужно изменить, а что лучше не трогать. Ещё меньше они себе представляли результаты этих самых перемен. Обычно потом становилось ещё хуже, но сказать это тогда, когда сердца всех окружающих стонут по новизне — объявить себя махровым ретроградом. Зато лет через 20-30 те люди, которые в славные «допеременные» времена ещё ходили в школу (или — в клиническом варианте — ещё не родились) будут с ностальгией вспоминать старые добрые времена, когда водка была по 3.62, румяные гимназистки рассекали на саночках и жевали конфетки-бараночки, а у каждого белого плантатора было не менее 3 рабов.

Редкие (?) примеры

Да миллион раз же было! Автор этой статьи уверен, что неоднократно видел примеры этого тропа, но не может вспомнить достаточное их количество. Может быть, вам придёт на ум ещё хотя бы парочка?

Почему-то сие любопытное явление очень редко удостаивалось прямой подсветки в произведениях искусства.

• Кодификатор — «Хочу перемен», хит В. Цоя и группы «Кино», вынесенный в эпиграф — сам по себе очень примечателен. В перестройку он был воспринят с прямо-таки истерическим сочувствием, потому что изрядная часть масс — особенно молодёжных — ощущала эту песню как прямой призыв «Рушьте нафиг — или хотя бы серьёзно отреформируйте, модифицируйте — этот прогнивший, надоевший и лицемерный строй, этот заскорузлый уклад, при котором к тому же почти ничего не происходит!!!». А с тех пор (с 1980-х годов и далее) произошло много трагических событий, и в наши дни вконтакте некоторые истерят в связи с этой песней уже совсем на другую тему: «Гадом, мол, был этот Цой, и пьяницей, понторезом и бездельником, не жилось ему почему-то, непременно перемен хотел, и на стадионах смущал этим воплем целые толпы незрелой молодёжи, к которой этого разгильдяя-прельстителя кто-то преступно подпустил, и вот в итоге ваш Цой, именно таким лукавым способом, поучаствовал в обрушении и развале нашей славной Родины, в которой, дескать, на самом деле и не надо было ничего менять!!!».
  • И это при том, что текст самой песни подсвечивает только смутное томление «Ну хоть бы что-нибудь поменялось…», и нигде, ни в одной строчке не указывается, о чём именно — о переменах в какой именно области, в каких конкретных вопросах и отношениях — вообще идёт речь. Поневоле вспомнишь анекдот: «Неконтролируемые аллюзии в произведении искусства — это когда ты, например, смотришь видовой фильм, где нет ничего, кроме природы, и, взирая на хвойный лес на экране, неотступно думаешь: а всё-таки Брежнев сволочь…» (с) В. П. Некрасов. Анализ текста заставляет даже подумать, что речь о персональной жизни лирического героя, который отличается, мол, нерешительностью и опасается совершить какое-то прямое действие, которое многое поменяло бы. И уж всяко не госпереворот, не революцию в масштабах страны — поскольку о политике как таковой нет ни слова, ни полслова! Судите сами: «Вместо тепла — зелень стекла. Вместо огня — дым. [Это можно истолковать так, что герой одинок, душевного тепла ему не хватает, и он вовсю курит табак и пьёт алкоголь, а большинство его, прости Господи, друзей суть такие же куряги и алкаши, которые без толку тратят день за днём в пустых разговорах, „вечных чаепитиях“ и винопитиях, а в остальном откровенно скучают — и на работе, если вообще всерьёз работают, и дома, и с избранницами. Эта же тема обильно подсвечена в ряде других песен Цоя — „Плод созрел“, „Мои друзья“, и т. п.] Из сетки календаря выхвачен день. Красное солнце сгорает дотла, [натягивая сову на глобус, эти слова пытались истолковать как „Красный режим угасает“] день догорает с ним. На пылающий город падает тень. Перемен требуют наши сердца. Перемен требуют наши глаза. В нашем смехе, и в наших слезах, и в пульсации вен — „Перемен!..“. Мы ждём перемен. Электрический свет продолжает наш день, и коробка спичек пуста, а на кухне синим цветком горит газ. Сигареты в руках, чай на столе — эта схема проста. И больше нет ничего — всё находится в нас. Мы не можем похвастаться мудростью глаз и умелыми жестами рук — нам не нужно всё это, чтобы друг друга понять. Сигареты в руках, чай на столе — так замыкается круг, и вдруг нам становится страшно что-то менять».
  • Всё! Больше ничего. Песня психологически очень глубока, но она скорее о личном и одновременно общечеловеческом. На баррикады она не зовёт, и уж подавно она не содержит призывов «злобно рушить то хорошее, что было в СССР, и покорно ложиться под алчный Запад». Однако песня эта, написанная Цоем еще в 1982 или 1983 году, внезапно попала ну уж настолько в масть, в тему и в цвет! Толпы потрясали зажигалками, душевно подпевали, и жаждали: пусть наконец что-нибудь поменяется, причём в масштабах страны!!.. Это движение души масс прямо показано в финале перестроечного фильма «Асса», где Цой, сыгравший самого себя, пренебрег нудными правилами, которые ему вяло и монотонно пыталась зачитывать тётенька-начальница, а потом поднялся на эстраду и спел этот хит, ну а зал дружно зажёг огонёчки и аж трепетал в акте морального единения с автором-исполнителем, и тихонько подпевал, подпевал…
  • Однако стоит особенно подчёркнуть, опираясь опять-таки на авторский текст: лирический герой не готов ВЕРШИТЬ перемены, он не стремится предпринять что-нибудь самостоятельно — вместо этого герой перемен ЖДЁТ. Сидит на пятой точке и ждёт. И точно так же ждут ещё многие: ведь сказано не «я жду», а «мы ждём», хоть песня и озаглавлена глубоко личным «Хочу перемен».
• По многим свидетельствам современников событий, аналогичным «глухим ожиданием перемен» была охвачена изрядная масса жителей России и в 1881—1917 годах, то есть при Александре III, годном лишь на пресс-папье, и Николае II. Некоторые критики утверждали, -- ещё до революции! -- что сабжем, в качестве подтекста, прямо-таки проникнуты многие произведения А. П. Чехова. Типа, ууу, какая тоска-тощища, ну хоть бы что-нибудь поменялось, ну хоть что-нибудь, что ни на есть… (Бойтесь своих желаний, господа: они порою, р-раз, да ка-ак внезапно сбудутся!..)