Получился мерзавец/Отечественная литература

Это подстатья к статье Получился мерзавец. Навигационные шаблоны и плашки здесь не нужны.

Примеры

• Николай Гоголь, «Тарас Бульба» — интересная инверсия: кажется, что защитник отечества и православия ведёт себя как полноценный бандит, только вот на деле это бандит возомнил себя защитником отечества и православия. Причем в первой редакции, где Тарас описан как обычный рыцарь крови — еще ничего. А вот когда во второй редакции Гоголь прогнулся под друзей-славянофилов и насовал туда патриотической риторики… Что за фигня, автор?
  • Впрочем, см. соответствующую главу «Родной Речи» Вайля и Гениса. Это не риторика… это гоголевский ответ Илиаде. Крайне интересное чтение.
  • А вдобавок, если чисто в ватсонианском смысле это и риторика, то — увы и ах! — навряд ли в пользу именно той общности, которую мы в наши дни в РФ называем «Русью». Во второй редакции, то и дело вещая про «Русь», Тарас и прочие персонажи, надо полагать, имеют в виду не «Русь Московскую» (они вряд ли фанаты царя Алексея Михайловича и вряд ли апологеты панславянской соборности), а «Русь Южную», как она в то время звалась. То есть — свою малую родину, включая в неё и Запорожскую Сiчь. Во всяком случае, иному нет ни одного пруфа во всём остальном тексте, в любой из двух редакций. Промосковскую ориентацию Тараса за уши притянуть можно (и притягивают, трактуя) — но прямо не подтверждено, и на реальную историю XVII века почти не ложится. Сколько ни лепи из «буйного полковника» вроде Тараса аналог Богдана Хмельницкого — как-то не вылепливается. А реальные исторические прототипы Тараса — Остап Гоголь (предок писателя) и Охрiм Макуха — кажется, тоже были отнюдь не «промосковским голосом на Юге», патриотически любили не Москву, а одну лишь свою Сiчь, да еще некое обобщённое «православие», ради которого, на их взгляд, можно и нужно истреблять, и жечь, и мучить, и грабить. Они татар, турок и ляхов ненавидели и презирали гораздо больше, чем кого-то и что-то любили. Даже не Гетманщину любили как таковую. Да эту Руину и трудно было любить: в ней царил «довольно-таки бардак», как выразился бы Янкель, если бы ему не было в целом пофиг на этих, ой-вей, обезумевших гоев.
  • А ещё надо учитывать общий контекст эпохи: методы, которыми ГГ и его сподвижники защищают родину и веру, насаждают добро и причиняют справедливость — не хуже и не лучше, чем у всех остальных. Ну, не подвезли ещё гуманизм людям, что тут скажешь.
  • Плюсом в его карму (Гоголя, не Тараса) служит тот факт, что и к полякам он, собственно, относится отнюдь не как к зверям в человеческом облике — несмотря на ляшские зверства. Взять, к примеру, сцену публичной казни Остапа и других запорожцев: вот перед нами толпа городских обывателей, собравшаяся поглазеть на пытки и казнь; зрелище невыносимых мук живых людей для них — просто адреналиновое реалити-шоу… казалось бы, какой простор для гневных пассажей в адрес «ляхов», потерявших всякую человечность! Ан нет, автор всего лишь грустно констатирует: да, вот такое время было жестокое, не понимали люди, что тут поделаешь… Так что риторика риторикой, а в национальном эгоцентризме Гоголя не упрекнёшь.
    • С учетом ситуации — толпа бандитов напала на мирный город с наиболее бандитскими целями, которые только могут быть, было бы странно осуждать горожан, радующихся казням этих самых бандитов. К тому же публичные казни, как явление, в то время массово воспринимались как некое «бесплатное шоу», интересное и захватывающее зрелище.
• Пушкин «Метель» — Бурмин. Это ж надо было додуматься обвенчаться с незнакомой девушкой по приколу! В эпоху, когда брак нерасторжим. Персонаж 100 % понимал, что ломает ей жизнь (и себе заодно). Пушкин организовал хэппи-энд. И Марья Гавриловна любит того, с кем уже обвенчана, и любовь взаимна, и препятствий между ними нет. (Вот было б весело, если б случайная жена оказалась не дворянкой, или наоборот слишком богатой и знатной, или еще сто вариантов.) И самая главная теперь проблема — объяснить ситуацию матери и обществу. Все счастливы. А ничё, что первый любимый Марьи был бы жив, если б не этот приколист?
• Пушкин «Руслан и Людмила» — финн явно положительный персонаж, по мысли автора. А между тем. Наину навязчиво преследует своей любовью, хотя та ему ясно сказала «нет». Становится воином (читай: главарем шайки грабителей), чтоб Наине что-то доказать. Потом ее привораживает… и бросает, потому что она стала старой!! Сам ведь тоже не помолодел за столько лет.
  • Ужас у холодильника: а ведь если бы этот финн (с наёмниками-разбойниками бывало!) сделался героем сказания, саги и т. п., с точным воспроизведением всех случившихся с финном событий — вряд ли кто-то из основной массы его современников, особливо же его «коллег», счёл бы этого финна отрицательным персонажем. Дело, как говорится, житейское. Убеждённые христиане более поздних веков ещё могли бы резко порицать финна за приворот, причём даже не собственно за попытку пренебречь желаниями женщины, а за «окаянное колдовство» как таковое, оно ведь есть дело небогоугодное, душевредное… А вот современники — язычники или вчерашние язычники, особенно же братки воины — не сказали бы о нём и этого. Хотел получить ту, которую хотел, и пускал для этого в ход те методы, которые приходили в голову и были под рукой — ну, бывает, и это, мол, совершенно понятно.
• Михаил Лермонтов, «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» — понятно, что герои говорят былинными фразами и все их поведение довольно условно. И вообще нам сложно воспринимать мораль эпохи «Домостроя». Но тем не менее. Жена купца Калашникова где-то задержалась допоздна, пришла испуганной и потрепанной. Разве первой мыслью любящего мужа не должно быть, что с ней случилась беда? Калашников же начинает обвинять и угрожать:

«	Уж ты где, жена, жена шаталася? На каком подворье, на площади, Что растрепаны твои волосы, Что одежа твоя вся изорвана? Уж гуляла ты, пировала ты, Чай, с сынками все боярскими!.. Не на то пред святыми иконами Мы с тобой, жена, обручалися, Золотыми кольцами менялися!.. Как запру я тебя за железный замок, За дубовую дверь окованную, Чтобы свету божьего ты не видела, Моя имя честное не порочила..	»

Что за фигня, герой? Жена раньше что, давала повод так о ней думать? Или просто купец Калашников не лучший муж и человек.

Или… Или дело совсем в другом, и Калашников, пусть лично и не худший человек — но заложник домостроевских принципов, и сам это трагически осознаёт?.. Но всё равно делает и говорит то, что от него ожидается. То, что по Домострою положено. Шаг вправо, шаг влево от устава!.. «Выйти из предписанной социальной роли» для Стёпы Калашникова гораздо страшнее, чем обидеть и расстроить любимую жену. Даже если у Степана при этом сердце кровью обливается — Степан останется «в роли», и точка! Иначе люди осудят, не будет престижа, а это в глазах Степана (учитывая также, что он купец) — участь хуже смерти. В таком случае Лермонтов показал нам куда более жуткую и тоскливую трагедию, чем принято полагать в массах. Причём в XVI веке мало кто счёл бы этот казус «жутью». Дело, мол, обычное.

• Лев Толстой:
  • «Крейцерова соната» — протагонист позиционируется как неплохой, в общем, человек, по слабости попавший в трагические обстоятельства. При этом современному читателю очевидно, что персонаж представляет собой психопата-убийцу с бредом ревности. И это не сознательный художественный приём, автор со своим персонажем вполне на одной волне, что было пространно распедалено в «Послесловии к Крейцеровой сонате».
  • «После бала» — Иван Васильевич такой себе получился персонаж. Оправдывает его разве что молодость. Половину текста расписывает, как сильно он был влюблен в Вареньку. Потом увидел, как ее отец, воинский начальник, руководит жестокой экзекуцией, по сути, казнью. И все, любовь закончилась. Воинскому начальнику минус в карму, но причем тут его дочь? Интересно было бы услышать ее версию событий, как пылкий ухажёр вдруг стал ее избегать без всяких причин и объяснений. Если девушка его любила — мягко говоря, не справедливо с ней поступили.
• Александр Грибоедов, «Горе от ума» — Чацкий в XXI веке воспринимается не мерзавцем, но крайне неприятным типом. Его с его взглядами на жизнь никто не звал в дом Фамусова (который, конечно, тоже тот ещё субъект — но в своём доме он в своём праве). Гости изначально ничего Сан Андреичу не сделали, у него нет повода их оскорблять, кроме уверенности «они не так живут».
  • Из того, что Чацкий излагает взгляды, с которыми сам Грибоедов искренне согласен, никак не следует, что он только благодаря этим взглядам является положительным героем. Наоборот, чтобы выставить носителя таких взглядов настолько идиотом, воистину следовало быть Грибоедовым. А разгадка одна: смотреть надо не на людей, которые одним миром мазаны что с прогрессивной стороны, что с консервативной, а на сами взгляды.
• Василий Розанов, «Внук Бояна». Начало XIII века, влюблённая в князя-изгоя Ярослава, создающего на краю Руси княжество из беглых, жрица Яришка уговаривает своего деда, волхва Маркуна, исцелить тяжело заболевшего юношу. В ответ вылеченный князь на тайном капище оскорбляет жреца, его веру и богов — и, что характерно, уходит с собрания язычников невредимым. Когда князь попадает в плен половцам, Яришка бросается спасать свою неразделённую любовь (с благословения прилюдно униженного этой любовью деда!), и, буквально собою заслонив во время стычки с половецкой погоней Ярослава, умирает в чужой земле, в мужской одежде ложась в безымянную могилу. Князь о ней более не вспоминает ни словом. Причём, по мысли автора, Ярослав лучезарно положителен.
• Александр Беляев, «Прыжок в ничто» — Ганс Фингер и Винклер. Идейные коммунисты под прикрытием, вроде бы положительные персонажи, борющиеся против капиталистической заразы. Да, пассажиры «Ковчега», представители капиталистического класса, действительно люди в массе своей неприятные. Но Фингер и Винклер ведут себя настолько мерзко и высокомерно, что никакой симпатии не вызывают. Они относятся к гениальному инженеру Цандеру, главному конструктору и капитану «Ковчега», со снисходительным высокомерием, говоря, что, «пожалуй», он может с ними сработаться. А если не сработается, тогда что? Они присваивают себе право судить и выбирать, кого из людей забрать обратно на Землю, а кого бросить на Венере. И вообще, только на том основании, что они — коммунисты, считают себя априори лучше других. Впечатление мерзкое, и кажется, будто писатель намеренно припрятал скрытое «На тебе!» в адрес идейных борцов за революцию, которых во время написания романа повидал немало. Сам он, что характерно, коммунистом не был.
• Борис Пастернак, «Доктор Живаго» — главный герой. Автор хотел изобразить идеал интеллигента, живущего по внутреннему велению духа, не поступающегося совестью ради житейского и эмоционального комфорта… А получился человек, бросивший в голодные годы гражданской войны и коллективизации двух женщин с детьми, безо всякой вины с их стороны, без объяснений, без причин, просто следуя туманным побуждениям своей высокодуховной натуры.
  • Обоснование: Законную жену он оставил, потому что его угнали в качестве врача партизаны и держали как пленника два года. Когда он вернулся, он узнал, что вся семья уехала в Москву, а оттуда — за границу. Любовницу он оставил, потому что приехал более высокостатусный мужчина и предложил её также вывезти за границу с детьми. Живаго понял, что он там будет лишним. В итоге и она благополучно уехала за границу. Он оставил третью жену, но это было в Москве в конце 1920-х, и он уже к этому моменту умирал.
• Корней Чуковский, «Одолеем Бармалея» — таким почему-то вышел доктор Айболит, который в ранних сказках лечил всех зверей без исключения, а здесь почему-то стал расистом и отказал в лечении бегемоту на основании того, что он задушил четырёх лебедей, а также волчице, съевшей двенадцать козлят, и горилле, проглотившей осу. Причём аргумент в отношении последней абсолютно идиотский: «И злая горилла пускай себе мучится, пока от обжорства она не отучится!» Волчицу тоже глупо за что-то порицать: она хищница, и козлята являются её естественной пищей. Доктор же, который, по идее, должен быть прекрасно осведомлён обо всех особенностях тех или иных животных (раз он стал ветеринаром), посылает волчицу прочь, аргументируя это тем, что он лечит только «добрых». Однако среди этих «добрых» зверей присутствуют лягушки, ежи, орлы, медведи, тюлени, — а ведь все эти животные питаются мясом! Иными словами, доктор предстаёт козлом на ровном месте. Отобрать бы у него врачебную лицензию, пока ещё ничего не наворотил! Неудивительно, что сказка впоследствии не переиздавалась, а Корней Чуковский вспоминать о ней очень не любил.
• «Тринадцатый подвиг Геракла». Автор, при всех его заслугах, показал тип педагога-садиста, пусть и весьма мягкий его вариант: осмеивать человека, пусть и в чем-то заслуженно, перед всем классом — можем, умеем, практикуем. Его поведение всячески оправдывается — мол, ученик будет бояться выглядеть смешным и резко перестанет прогуливать уроки, начнет готовить домашние задания и т. д. Вот только в реальной жизни такие харлампии диогеновичи вызывают не почтение, а желание размозжить им не в меру гениальную голову, в которой нет ни единой мысли, что ученика можно травмировать грубой шуткой, спровоцировать травлю, например. А потом удивляемся, почему в школе учителя смеются или издеваются над «не таким» учеником. Неудивительно при таких-то кумирах, как учитель рассказчика. Для сравнения — в цивилизованной стране о таких «гениальных учителях» написан целый альбом Pink Floyd. Отнюдь не в положительном ключе.
  • «В цивилизованной стране…» А ларчик просто открывается: Харлампий Диогенович хоть и тролль 80-го уровня, но просто знал меру. У него не было никаких любимчиков, высмеять он мог запросто и каждого. А грубых шуток, если верить Ф. Искандеру, он просто никогда не говорил, да и вообще шутил редко. Травить кого-то он просто не давал. Во всяком случае, в рассказе об этом ничего нет. Другое дело, что так троллить надо тоже уметь, и получается это отнюдь не у каждого, да и тащить такое в современные (да хоть какие) реалии надо аккуратно, в противном случае действительно можно и серьёзную обиду нанести, и самому на скандал нарваться. Так что тут всё-таки зигзаг.
• Валентин Иванов, «Русь изначальная» — древнеславянское общество как таковое, а особенно — воевода, а впоследствии князь Всеслав и его советник Колот. Подразумевается, что славяне, «живущие в демократии», морально гораздо чище жителей Византии, а на самом деле ими правят те ещё политиканы, их учить хитростям и подлостям не приходится. Мешает соседний воевода Мужило создать объединённое войско? С милой улыбочкой подставляют его под вепря. Чтобы застать напавших хазар врасплох, Всеслав отдал им на растерзание собственный город, где погибла вся его семья (особых чувств к родным, впрочем, у него не видно, жена его откровенно жалуется на невнимание мужа). Тех князей, что отказались дать войско для отражения хазарского нашествия, после победы убили, чтобы не мешали объединить роды. Да, конечно, все эти меры вынужденные, чтобы спасти племя, создать единое государство, — но разве показанный в исключительно чёрном ключе император Юстиниан свои мотивы обозначил бы как-то иначе? Он тоже о своем государстве заботился, как понимал! Так же как и русские правители. В чем разница-то? И видно, что Всеславу власть нужна ради неё самой, он прямо-таки ждёт прихода хазар, чтобы собрать против них войско. Такое ощущение, что, не приди они вовремя, он бы нашёл способ сам их пригласить, чтобы их разбить, и тем стать во главе всех славянских племён. А поход славян на Византию спустя много лет? Значит, если хазары нападают на славян, или византийцы на Италию — это плохо, а когда славяне грабят, убивают, насилуют людей, не сделавших им вреда, — хорошо? Каких-либо семейных привязанностей между ними не показано, женятся, только чтобы иметь детей, без всяких чувств. Юстиниан хоть свою Феодору любил, а где же у славян лучшие чувства? Даже Ратибор быстро научился у своего наставника Всеслава равнодушию к своей семье. Коней обучают, едва не ломая им рёбра ногами. И после этого автор ещё беспокоится, как бы Византия не научила славян плохому. Да чему их учить?
• Дмитрий Емец, «Мефодий Буслаев» — Ирка. Обслуживающий её в быту Багров просит стакан воды — она устраивает спектакли с покупкой соды для мытья чашки, кипячением, остуживанием, сценой «я для тебя, а ты!», ради того, чтобы её больше не просили. Автор называет это «забавным способом самозащиты». Забыла что-то важное — обвиняет Багрова, выносит ему мозг все книги. Получает копьё, невосполнимый артефакт защиты Света — превращает в Косу Смерти. Ставят охранять Врата, за которые погибла её соратница — открывает их, ведясь на шантаж, зная, что это уничтожит мир. Впускает в мир вселенское зло — скрывает от всех, позволяя обвинять бывшего друга. Но, с точки зрения автора, остаётся святой и символом любви, видит Лестницу Эдема. А большей части других персонажей Емец в Свете отказывает, например, за несдержанность, исходя из христианской морали.
  • Но у неё алиби: в силу деятельной заботы нашего государства об инвалидах (особенно в годы её детства), из дому Ирка выходила крайне редко, систематически общаясь только с Бабаней, Мефом да горсткой товарищей по чатам и форумам, в основном фэнтезийно-ролевого толка. За то, что в таких условиях она вообще сумела хоть как-то социализироваться, ей памятник нерукотворный поставить надо. Ну а Лигул и присные, разумеется, не в первый раз замужем и прекрасно знают, куда её пнуть, чтоб побольней упала. Ирка и падает — но даже павшая, лежит в направлении света и каждый раз сама же исправляет навороченное, так что по гамбургскому счёту автор за неё болеет всё-таки не зря.
    • Детство тяжёлое, да юность трудная, могут служить оправданием для поведения козы-хикканки? Психически больной человек тоже может быть злым, знаете ли, болезнь — не оправдание… А памятники ставить стоит людям которые с подобными интересными личностями работают, даже Гробулия Склеппи имела в себе тайное участие к ближним, см. книгу «Ботинки Кентавра»…
• Михаил Веллер, «Приключения майора Звягина» — заглавный герой балансирует между тропами К чёрту закон, я делаю добро! и Я хороший, мне всё можно. Да, он помогает незнакомым ему людям выкарабкиваться из самых глубоких жизненных неурядиц, но для этого в ход идёт и блат (вывод, который можно сделать при прочтении рассказов: в Перестройку можно было достать абсолютно всё, но при наличии нужных знакомств), и обман, и фальсификация медицинских диагнозов. В последнем рассказе, где заглавный герой помогает влюблённому юноше добиться своей возлюбленной, в ход идут и психологические манипуляции, и выведение из строя автомобиля соперника (чтобы девушка не уехала с ним и поссорилась из-за сорвавшейся поездки), и даже использование наркотических веществ. Причём соперник же — вполне достойный человек, которому просто не повезло оказаться на пути Звягина.
  • На страницах книги заглавный герой также дважды совершает убийство — в первый раз, во вступительном рассказе, он убивает бывшего КГБшника. Понятно, личность жертвы не вызывает сочувствия, но… непонятно, зачем Звягин его убивает, — он не встречался с ним раньше, тот не сделал лично ему ничего плохого. Единственный возможный мотив для убийства, появляющийся на страницах рассказа, — мимолётный разговор героя с женой и дочерью о газетной статье «о благополучном пенсионерстве палача, пытавшего Вавилова». И вырисовывается такой образ персонажа: случайно встретил попавшего в беду незнакомца — решил ему помочь, причём помогать любыми способами и зачастую против воли самого несчастного, услышал случайно о преступнике, избежавшем наказания, — загорелся желанием найти его и убить, то есть никаких тормозов и никакой границы между «захотел» и «сделал». У этого персонажа, которому мы должны сопереживать и на которого, по мнению автора, нужно равняться, точно всё в порядке с головой? При этом сам автор, собственно, и не скрывает, что Звягин все делает исключительно для себя, на всех его «пациентов» ему глубоко плевать.
• «Отблески Этерны», новая редакция — автор, пытаясь отмазать Алву от обвинений в том, что он не умеет воспитывать юношество, подала дело так, что Алва сознательно толкал юного Окделла в пропасть. Из самовлюбленного горе-Байрона получился окончательный подонок.
  • Проблема вообще характерна для большинства героев цикла, потому как автор явно считает, что положительным героям можно всё и цель оправдывает средства.
• Вадим Панов, «Тайный город» — автор вообще любит типаж «хладнокровного и практичного до цинизма профессионала» и частенько перегибает палку. Вот пара наиболее ярких примеров:
  • Явно одобряемая автором метаморф Анна до того как узнала о Тайном Городе получала магическую энергию жестоко пытая младшую сестру.
  • Владельцы казино «Два Короля» — преступники, причем довольно серьезные (вымогатели и убийцы), но автор их ничуть не порицает — они ведь «эффективные и энергичные бизнесмены».
    • Впрочем, игроки ТГ — это ещё цветочки. Они отдыхают в сравнении с персонажами, которым полагается сопереживать в «Анклавах» того же автора. «Весь мир насилья мы разрушим: до основанья, а затем…» — это для них не строчки в гимне, а руководство к действию. Итог их «благородных деяний»: Большая Дорога проходы в иные, сказочные миры открываются, даря надежду избранным; Землю в процессе тряхануло так, что киберпанк отбросило в постапокалипсис; чванливые герои довольны, как слоны. Старый, загнивающий мирок, по их мнению, был так себе и давно нуждался во встряске. Тармашев (см. ниже) одобряет такие концовки! В финале искренне сочувствуешь Урзаку, Ляо, Моратти и прочим условно отрицательным персонажам, которые желали предотвратить подобный звиздец. Усугубляют эффект фанские (официальные!) сиквелы: там новые миры упоминаются постольку-поскольку (видимо, контрактом запрещено), а земной мир-помойка после катаклизмов описывается тщательно и со вкусом.
• В. Зыков, цикл «Безымянный раб» — главный герой, К’ирсан Кайфат. Показанный нам в начале сериала среднестатистически-нормальным попаданцем, в новом для себя мире Ярослав (которого по разным, как правило надуманным, причинам хотят убить все значимые политические силы) занимается двумя вещами — прокачивается и озлобляется. В итоге получается полубожественно могучий и запредельно циничный мизантроп-социопат-параноик, не испытывающий привязанности к кому бы то ни было, без колебаний жертвующий для блага преуспеяния своей личной империи кем и чем угодно за ее пределами. Все это подается автором как офигенный личностный рост, превративший «мягкотелого интеллигента» в «настоящего мужчину». И да, все герои, которых автор считает условно-положительными мыслят и ведут себя точно так же.
• Эдуард Багиров, «Гастарбайтер» — собственно, ГГ. Вероятно, в планах автора было создание образа современного Остапа Бендера, этакого весёлого жулика, выживающего в реалистично показанных условиях постсоветской столичной веселухи. Последнее получилось: Москва 1990-х как она есть, и написано задорно, и читается легко… но вот вместо харизматичного тролля перед нами предстаёт самоуверенный мерзавчик с завышенным ЧСВ и своеобразной моралью.
  • Масла в огонь добавляет то обстоятельство, что автор книги, записной борец с «русским фашизмом», заботливо напихал в книгу пассажей о коренных русских, в первую очередь москвичах, которые, за редчайшим исключением — некультурное быдло, унижающее кавказцев и азиатов. Проблема в том, что ГГ, в силу выбранного, так сказать, «пути к успеху», не только с трудом тянет на д’Артаньяна — он часто и сознательно дурит тех самых «понаехавших», да ещё и потешается над ними с отменным цинизмом. В результате его моральный кодекс страдает шизофренией, а обвинения в адрес москвичей выглядят откровенно мерзко.
• Андрей Серба, «Мертвые сраму не имут». Русский сотник Всеслав и болгарин Радул спасают из захваченной византийской армией Преславы болгарку Цветану, и в лесу… расходятся. «Дальше у каждого своя дорога», катись, куда знаешь, девка, по захваченной чужой армией стране. Этого мало — когда пути героев вновь сошлись, Всеслав, чтобы убедить Радула в предательстве другого болгарина, посылает Цветану, по сути, в засаду, где девушка и гибнет.
• Цикл «Этногенез», «Маруся» — главная героиня. Наглая истеричная особа, абсолютная белоручка и папенькина дочка, привыкшая прятаться за его деньгами и связями, по ходу произведения особо не перековывается. Впрочем, в сиквеле переживает путешествие по тайге в поисках пропавшей матери и все-таки немного исправляется.
• П. Корнев, серия «Проклятый металл». Себастьян «Шило» Морн и так-то персонаж неоднозначный, носитель, в лучшем случае, серой морали и обладатель сложной судьбы — преступник, наёмник, агент на службе сильных мира сего, убивающий без особых раздумий. Но в первых книгах он все же был перековавшимся преступником на службе государства и убивал по служебным же надобностям, причем жертвы, по большей части, никакого сочувствия не вызывали. В последней же книге он становится главарём организованной преступности, да еще и курирует торговлю адским наркотическим зельем, жуткие эффекты которого, столь красочно описанные в предыдущих книгах, послужили оправданием для расправы над некоторым из организаторов такой торговли. Зелье, правда, поставляется в сопредельные страны, но готтентотская мораль тоже никого не красит.
• Валерий Поволяев, «Адмирал Колчак» — автор явно пытался всячески обелить А. В. Колчака, но получилось так себе. В первых частях книги старательно подчёркивает заслуги будущего адмирала в освоении севера, его грамотное участие в русско-японской и Первой мировой войнах — ладно, зачтётся в его пользу. При этом ещё старательно выжимает из читателей сочувствие к Колчаку, описывает его рано постаревшим и тяжело больным после трудных северных экспедиций, потерявшим все зубы после цинги, с хроническим поражением лёгких и костей (серьёзно, такой спекуляции на читательском сострадании не встречалось со времён «Черной книги Арды»). Но тогда зачем ему в политику-то было лезть, которую он якобы ненавидел всегда? И якобы все подчинённые Колчака злоупотребляли своей властью исключительно без его ведома, а сам он никогда ничего не приказывал. И людей-то казнили без его приказов, и золотой запас России чехи увезли также самовольно, и со своими соратниками Колчак ничего сделать якобы не мог… Ну, если так, что же удивляться, что Гражданскую войну выиграли те, кто мог добиться дисциплины в своих войсках и лучше понимали, к чему стремятся?
• Иар Эльтеррус, «Отзвуки серебряного ветра» — собственно, весь Орден Аарн. По авторской задумке — цивилизация, основанная на братстве действительно хороших людей, которые почитают высокие идеалы, честь, науку, искусство, дружбу и любовь. Фактически — тоталитарная секта (лав-бомбинг и оргии прилагаются) воинствующих шовинистов, за убийство одного из своих руками тупых мерзких «пашу» (это слово значит «человек на примитивном уровне духовного развития», «быдло», Аарн зовут так всех, кто не годится в их орден) готовые устроить экстерминатус всей их планете (до этого не дошло, но Командор высказался потом в частной беседе в духе того, что не блефовал). Алсо, их боевые офицеры — нередко люди с незалеченными тяжёлыми психологическими травмами, способные по личной инициативе прикончить мирного жителя, если он наступит на их кнопку берсерка.
  • Насчет угрозы экстерминатусом, персонажи в дальнейшем признают, что Командор тогда реально очень сильно перегнул палку, и вообще у него несколько крышу сорвало (хорошо, у Командора, допустим, сорвало, а остальные куда смотрели?). А вот пара следующих эпизодов реально вдавливают педаль в пол. Оказавшись на Земле, в 1917 году, разведчик Ордена попадает в камеру с пленными белыми офицерами и забирает их на крейсер. А затем заявляет, что будь среди них хоть один «пашу», он бы и не подумал их спасать. При этом, он не дает себе труда задуматься, что эти люди, вообще-то, оказались в камере не по своей воле и уж точно не выбирали с кем им сидеть. Во втором эпизоде, отец больной девочки просит Аарн о помощи. Те соглашаются помочь, но при условии, что они заберут ее с собой и он никогда больше ее не увидит. Отец вызывает у них омерзение, он — завязавший наемный убийца, и они даже удивляются как подобный человек сумел воспитать такую добрую и светлую дочь. Но вот только никому и в голову не приходит хотя бы поинтересоваться мнением самого ребенка, а хочет ли она бросить отца, которого наверняка любит, с учетом его отношения к ней.
    • Во многом именно тот случай с экстерминатусом и заставил аарн очень сильно пересмотреть свою внешнюю политику. После они сообразил что делают что то не так и начали действовать гораздо мягче по отношению ко внешнему миру.
• «Ричард Длинные Руки» — попытка изобразить натужно-остроумное добро с кулаками явно неоднозначна. И это ещё мягко сказано.
  • «Положительные» герои из серии «Русские идут» того же автора — туда же.
  • В серии «Русские идут» очень много иронического, возможно, автор и задумал пародию на патриотические боевики. Но в таком случае пародирование не до конца продумано и кривовато воплощено. Местами всё выглядит так, будто автор сам, лично очень любит силовые решения даже в случаях, когда без них стоило бы обойтись или хотя бы смягчить их. В таком случае пародия-то пародией, но и за своими личными внутричерепными тараканами автор не уследил.
    • А в «Ричарде Длинные Руки» — ещё пуще, и с автора не снимает ответственности тот факт, что там, по-видимому, трудилась целая бригада нег… ээээ… помощников, а автор только указания раздавал а-ля Бумлит. Самый известный пример среди тех, кто хотя бы часть этого «эпика» осилил: «Я сказал: поставлю тебя на колени! И поставлю!!» — рычит Ричард (попаданец), отрубая врагу ноги у колен и насильно ставя его на окровавленные обрубки… Бр-р. И каким-то садистским фетишизмом отдаёт.
• «Дети против волшебников» — вообще все положительные персонажи, кроме (вроде бы) Наденьки. Один заносчив, другой — военный социопат, а у третьего… как в том анекдоте: «отклонений не обнаружено, просто дурак» (впрочем, его подельники товарищи умом и сообразительностью также не отличаются). Автор попытался в дальнейшем исправить ситуацию и показать это недостатками, с которыми надо бороться — но неубедительно, и первое впечатление уже всё испортило.
  • Судя по тому, что Наденька в Академии Мерлина сразу же попала на престижный факультет, куда переводят за особые успехи в продвижении ко злу, и она далеко не так проста.
  • Обоснуй — Наденькину наивную веру в добрую магию решили поощрять, для чего её пропихивают наверх.
• Сергей Тармашев
  • Цикл «Каждому своё».
    • Порфирьев по авторской позиции выведен как настоящий мужик, истинный выживальщик, без каких-либо сантиментов поступающий всегда правильно, в противовес нытикам и хлюпикам. Вот только его недружелюбие к большинству прочих героев настолько выпячено, что становится странно, как он еще не кинул всех спасаться самим. Или остальные персонажи, среди которых хватает вменяемых инженеров и военных, не попрощались бы с хронически не идущим на контакт и заставляющим всегда лезть в пекло по его чиху, не требуя никаких объяснений.
    • Порфирьев искал брата, как бы глупо это ни звучало после ядерной войны. Остальные более эгоистичны — пусть Порфирьев лезет в радиоактивные пустоши, а мы потом с него спросим, если надо. В таких жутких условиях грамотными спецами не разбрасываются, особенно если они каким-то чудом более живучи. Куда большими мерзавками являются т. н. «медики» Яковлева и Соколянская.
    • А ещё Порфирьев постоянно подаётся читателю через восприятие Антона Овечкина, который в силу подкаблучничества и слабости организма со страшным трудом превозмогает себя, чтобы выжить, и будь его воля — забился бы подальше от злых людишек, начиная с собственной жены. И привилегиям Порфирьева немало завидует. Поэтому ему глубоко непонятен глыба-мужик, который уже давно проклял все попытки устроиться в катящемся под откос мире и просто делает, что может, во весь ресурс своих немалых сил. Что думает сам Порфирьев, показано только в его коротеньком личном разговоре со Снегирёвой в её личном бункерочке. Казалось бы, нацист… А Порфирьев, между прочим, и Овечкина, и его психованную жёнушку довёл до бункера, и даже оправдывал её попытку убить мужа аффектом после потери детей — хотя за покушение на Ингеборгу лично убил преступницу. Он им благодарен достаточно, чтобы сохранять жизнь елико возможно… И это — мерзавец? Скорее POV неблагодарный.
  • Дилогия «Иллюзия». Ольга, попав к Пробуждённым, резко проникается их философией и принимает как должное наглый обман своих бывших сограждан с помощью гипноза. А своих соучеников она вообще презирает, хотя до телесной модификации сама была в плачевном физическом и психическом состоянии. И сверх-цивилизация, курирующая её, допускает такое высокомерие, скрывая даже то, что один из парней в спецотряде к ней неравнодушен!
    • Ольга теперь умеет читать мысли, поэтому знает точно, кто хороший, а кто плохой. До плачевного состояния её довёл вражеский шпион под личиной мамы. И с её родителями враги поступили так, что любой подросток бы вскипел жаждой отомстить за это пожёстче. А сверх-цивилизация «Иллюзорных», то есть Сияющих согласно циклу «Древний: Предыстория», вообще-то на планете миллион лет вела научный эксперимент, а потом им его запороли собственные подопытные, позабыв заповеди предков и поверив посулам чужаков. И теперь вот приходится отыскивать поштучно «своих» для экспериментальной работы по негласной охране той популяции людей, что осталась.
      • К этому можно добавить, что обманывали славных русов именно чужеземцы, а не Сияющие арийским духом экспериментаторы. Впрочем, сам сеттинг имеет много родовых травм, связанных с идеями Ахиневича и Левашова.
• Олег Верещагин, «Скажи миру нет» — «Орден белых магов», а на деле — нацистские безумные маньяки, ежегодно продолжающие обрекать тысячи подростков на мучительную смерть, ради призрачной цели применяя откровенно странные и неэффективные методы. Фактически Самый Главный Гад за тройным слоем гадов. Подаётся автором как необходимое добро. Впрочем, учитывая, что он же в своих книгах называет арабов «народом, не способным на творческую деятельность», неудивительно. Подаётся как подростковая романтика, но осознание приходит позже.
  • И неудивительно, сам Верещагин по своим убеждениям — нацист. «Человечеству были даны два шанса: Третий рейх и СССР» — это его реальная цитата, и это никакой не стеб.
• Андрей Валентинов, «Око Силы», книга первая — Ростислав Арцеулов. Дворянин, офицер, прекрасно образован и воспитан, верен своему Отечеству и готов защищать его от врагов внешних и внутренних, да даже от самого Дьявола! Откровенно презирает народ, именуя революцию «бунтом оборванцев». При этом постепенно проникается уважением к красному командиру Степе Косухину, с которым его свела судьба, и отмечает, что получи этот Степа образование — стал бы в один ряд с ним, Ростиславом, потомственным дворянином и профессиональным военным. Правда боевой путь у Степы несравнимо успешнее, чем у Ростислава, но покровительственного отношения к напарнику герой не меняет. Фрунзе и вовсе презрительно называет «сыном фельдшера», очевидно считая выскочкой, занимающим должность не по рангу. Тот факт, что Фрунзе громит потомственных офицеров вроде Ростислава, отношения героя к нему не меняет. Ну и до кучи не скрывает от читателя своего антисемитизма.
• Братья Стругацкие, «Трудно быть богом» — Антон-Румата. Ну или по крайней мере «Получился неудачник». Считает себя на порядок умнее всех местных жителей, особенно презирает дона Рэбу, но при этом каждый ход последнего оказывается для него полной неожиданностью. Походя губит дону Окану, которая может и не самый лучший персонаж, но явно не заслуживала смерти в мучениях. Характерный штришок — после захвата Арканара монахами ордена, Румата говорит «Проморгали», вместо честного «Я проморгал».
• Э. Успенский «Разноцветная семейка» — понятно, что это детское юмористическое стихотворение и изменившаяся мораль. Однако ж осьминоги мужского пола тянут на адских папаш. Папа-осьминог все проблемы решает, «слегка поколотив» сыновей. В наше время во многих странах ему пришлось бы объясняться с полицией. Детей купают в авоське, либо час (!!!) трут об стиральную доску. Это уже не мораль, а чистый садизм. Зачем вообще их купать, морских существ?? (Шутка в духе будущего «Губки Боба», где было много гэгов на тему «Под водой — как над водой»?) Папа некомпетентен настолько, что вместо обеда кормит детей рыбьим жиром (!!), причем некоторым вливает 15 (!) ложек. Отравление??!! Непредумышленное причинение тяжкого вреда здоровью?? Опять же, повод вызвать полицию. Наконец, папаша случайно «слегка поколотил» чужого ребенка, потому что не в состоянии собственных детей узнать. Сосед строго выговаривает недо-воспитателю, что он «своих маленьких пальцем не трогает». Похвально. Но в отместку этот отец хочет побить почему-то не обидчика, а его ни в чем не повинного ребенка (!!). Потому что взрослого и сильного бить стрёмно? В любом случае — очень необычное понятие о «справедливости» и «компенсации»; детей, как таковых, осьминог при этом рассматривает как некий… ресурс, что ли, иль, может, «товар»? Ну и ну. Детей эти папы по-прежнему отличить не могут, шлепают опять чужого осьминожка, поэтому теперь обидчик «должен» отдать на побои уже двоих. Дети между тем окончательно перемешались. И папы решают просто взять половину каждый. То есть, им вообще пофиг, своих детей растить или чужих. Проблема только в том, что «девятнадцать пополам, кажется, не делится». Автор правки уже не удивилась бы, если б эти папы девятнадцатого просто разрезали на две части. Но нет. Они все садятся и ждут… нет, не полицию и не санитаров. Ждут, «Ну когда ж наши мамы вернутся? Мамы-то в детях своих разберутся». Плюсом идет ужас у холодильника: мамы не вернутся, если уж приплетать к детскому стишку реальность. Матери-осьминоги умирают сразу после вылупления детенышей из икринок и таким образом отвлекают хищников на свое мертвое тело. В реальности осьминоги куда лучшие родители, чем в стихах.
  • А возможно, здесь всё светлее и мягче, на самую чуточку (тропа это не отменяет, и отменять его не может). Сказка всё-таки детская, и вполне может статься, что у выведенных тут разумных осьминогов несколько другая биология, то есть «приближённая кое в чем к человеческой», раз уж и социалка туда же приближена. И тогда мамы не умерли сразу после вылупления потомства, а просто находятся где-то на работе… или даже, допустим, будучи подругами, вместе отправились отдыхать, а малышей неосторожно покинули на пап. В ином случае — то есть если ни одной из двух мам нет в живых — папы вряд ли вообще стали бы упоминать мам и всерьёз ждать их возвращения: оба этих папы, конечно, не в себе (см. еще раз всё предыдущее), но вряд ли именно до такой степени.
    • В мультике по мотивам прямо показано, что мамы живы-здоровы и пошли посидеть в кафешке, так что налицо высмеивание бытовой инвалидности оставленных на хозяйстве пап — но гипертрофированное настолько, что получилось не смешно.