Остап Бендер

«	Я, конечно, не херувим. У меня нет крыльев, но я чту Уголовный кодекс. Это моя слабость.	»
— «Золотой телёнок»

«	…Плохо еще и то, что самым симпатичным человеком в Вашей повести является Остап Бендер. А ведь он же — сукин сын!	»
— Александр Фадеев — Илье Ильфу

Подробнее на «Меле»: https://mel.fm/otryvok/9308512-ostap_bender

Искренне ваш…

Остап Бендер (он же «великий комбинатор») — главный антигерой романов Ильи Ильфа[2] и Евгений Петрова — двух одесситов, которые познакомились в Москве, в редакции «Гудка» — «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». В романах представляется как Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей («Двенадцать стульев») и Бендер-Задунайский («Золотой телёнок», где также именуется как Остап Ибрагимович).

Действие первого романа происходит в 1927 году, второго — в 1929-31.

Несмотря на популярность, в 1949-56 оба романа были запрещены по идеологическим мотивам. Жданов в 1947 году сказал с трибуны: «Это клеветнические, пасквилянтские писульки, лишь маскирующиеся под советскую литературу, на деле же сосредоточенные на пошлом быте и форсирующие многочисленные наши недостатки. Вместо главного героя — подлец, вместо остальных персонажей — целая галерея моральных уродов».

За рубежом о дилогии отзывались иначе. Анри Барбюс: «Это шедевры, давно так не смеялся!». Лион Фейхтвангер: «Заслужили место в ряду самых значительных образцов мировой сатиры».

С творчеством великих соавторов можно ознакомиться на сайте Илья Ильф и Евгений Петров.

Главный герой

«	Этот персонаж просто обречён на популярность. Это же мечта почти любого интеллигента — такой герой, который, во-первых, интеллектуален, а во-вторых, в любой момент может грозно сказать «Чё-ё?» и ка-ак врезать…	»
— Сергей Юрский, исполнитель роли Остапа в швейцеровском «Золотом телёнке»

Остап родился в 1897 (или, что весьма сомнительно, в 1899) году. Он антигерой, трикстер и обаятельный мошенник (кодификатор последнего для русского читателя). Он саркастичный циник, который во всем ищет выгоду для себя. Он то и дело совершает безнравственные поступки и получает от такой деятельности огромное удовольствие. Но его любят. За что?

За остроумие и чувство юмора, которые выгодно отличают его от Кисы, совершенно не понимающего искромётного великого комбинатора, и крайне мрачного Корейко. За невероятную способность импровизировать и не теряться в самых непредсказуемых ситуациях. За умение легко сходиться с людьми благодаря пониманию человеческой натуры. За мастерство актёра и богатую фантазию, порождающую широченный диапазон почти законных афер. За оптимизм и независимость. И, пожалуй, главное — необычайно выразительную, образную речь, которой щедро отсыпали своему детищу авторы-одесситы.

Остап Бендер функционально (в т. ч. как заезжий нарушитель спокойствия) схож с Чичиковым, протагонистом поэмы в прозе «Мёртвые души». Однако если Чичиков — фигура более чем спорная, то Бендер симпатичен чуть менее чем всем читателям/зрителям.

Частенько по роду деятельности О. Б. становился самозванцем: полицейский милиционер, инспектор пожарной охраны, художник, гроссмейстер, сын лейтенанта Шмидта, командор автопробега, а если проанализировать текст «Золотого телёнка», то станет очевидно: Остап нарочно провоцировал геркулесовцев, чтобы они принимали его за сотрудника ОГПУ под прикрытием. И ведь не боялся разоблачения! Кроме того, он гениальный силач — описан как человек атлетического телосложения и вполне способен за себя постоять. В тексте есть намёки, что он умеет весьма профессионально наносить удары (а в адаптациях это показано прямо). Мышцы у Остапа так хорошо развиты, что двух мнений быть не может: герой регулярно занимается физическими упражнениями — даже когда, например, находится в местах лишения свободы.

Кроме того, авторы уверяют, что «мужская сила и красота Бендера были совершенно неотразимы». В начале второго романа даётся повторное указание на его красоту: «Перед ним [Шурой Балагановым] сидел атлет с точёным, словно выбитым на монете, лицом».

В обеих книгах О. Б. совершает различные аферы и махинации — «Я знаю 400 сравнительно честных способов отъёма денег у населения», при этом редко повторяется и часто придумывает новые, отталкиваясь от ситуации. Любит и умеет врать, зачастую невероятно нагло, и наслаждается этим даже тогда, когда это не несет особой выгоды. Постоянно говорит с характерным одесским ёрничеством. Когда один раз вышло, что не объяснишь иначе как прямо, он отметил, что не в его духе говорить прямо, но придётся.

Не менее нагло он лицемерит. Отобрал у Паниковского украденный тем огурец и со словами «Не делайте из еды культа» съел его сам. Твердит, что «чтит уголовный кодекс», и стыдит Воробьянинова за предложение выкрасть у бедной вдовы стул… после чего ворует у неё драгоценности. Избил Воробьянинова за то что тот напился и упустил стулья… а при случае сам поступил точно так же (см. в этой статье одну из сносок). С лёгкостью бросается словами «пошляк» и «пижон», а у самого предел мечтаний — «в Рио-Де-Жанейро в белых штанах». (Причём Остап отнюдь не тупой, наоборот, и вполне может лукавить — скорее всего, он и не продумал толком, что будет делать, потому что для такого авантюриста, как он, процесс добычи богатства намного интереснее наслаждения результатами. А Рио и белые штаны для Остапа просто образ, эталон обеспеченной и интересной жизни). И даже обретя миллион, он не сумел употребить его ни на что кроме «нэпмановского жранья» (последнее он, справедливости ради, сам признает, к тому же он хотел купить другу машину, но частникам их в проклятом СССР не продавали).

При этом надо признать что Остап способен испытывать симпатию и привязанность: он таскал за собой балласт-Воробьянинова, по своему о нем заботился и старался не ставить под удар. А получив вожделенный миллион, хотел поделиться с товарищами.

Информация о возрасте противоречива: в первом романе, летом 1927 года, он называет себя «мужчиной двадцати семи лет», а во втором, в 1930 году — «Мне тридцать три года, возраст Иисуса Христа…». Среди исследователей принято считать, что в первом случае он молодится, а во втором — называет настоящий возраст.

При первом знакомстве перед читателями предстаёт «молодой человек в зеленом, узком, в талию, костюме. Его могучая шея была несколько раз обернута старым шерстяным шарфом, ноги были в лаковых штиблетах с замшевым верхом апельсинного цвета. Носков под штиблетами не было». Критики и исследователи убеждены, что и нижнего белья у Остапа не имелось: он только что вышел из тюрьмы, где верхняя одежда была казённой, а вот трусы с носками — своими, и за время отсидки они пришли в полную негодность.

О жизни Остапа до событий романа «Двенадцать стульев» известно мало. Например — уголовное прошлое, которое напрямую подсвечивается в одном из эпизодов: в 1922 г. он сидел в Таганской тюрьме, где его видел Яков Менелаевич (администратор театра «Колумб»), сидевший там же по «пустяковому делу». И, судя по другим упоминаемым деталям (чего стоит только первое описание — без квартиры и гроша в кармане, одет не по погоде), этот раз был не единственным. Выйдя из тюрьмы, стал зарабатывать на жизнь сравнительно честными способами. А ещё О. Б. мечтает отправиться в Рио-де-Жанейро, информацию о котором хранит в виде вырезки из энциклопедии («Рио-де-Жанейро — это хрустальная мечта моего детства, не касайтесь ее своими лапами»).

У Остапа сложные отношения с алкоголем («г-гусарство в р-ресторанном зале…»©), ему лучше много не пить. Он даже не звереет, когда выпьет, а попросту излишне борзеет в такие моменты — и этим крупно осложняет себе жизнь.

• В первом романе он на радостях назюзюкался, как только нашёл последний стул (в котором, по его мнению, «уж точно должны быть» сокровища). И в таком виде принялся почём зря троллить напарника-доходягу… и дотроллился, чуть не погиб от Кисиной руки.
• Во второй же книге наш неугомонный герой «извлекает» наконец вожделенный миллион из лап гражданина Корейко — и на радостях опять-таки надирается. И в состоянии эйфории ломится в купе литерного спецпоезда, которое уже привык считать «своим». А туда как раз добрался журналист с билетом и спецпропуском, отставший было от поезда (что ранее и обеспечило «зайцу»-Остапу вагонную коечку на время)! И вместо того чтобы как-нибудь схитрить (на что трезвый Ося такой мастак), комбинатор начинает глупо скандалить, орать, «качать» несуществующие права… и вот его вышвыривают из вагона, и приходится ему, с долгими злоключениями, выбираться из пустыни на чём попало.
• Потом он нажирается ещё раз — но уже с тоски (места в жизни нет! от добытого миллиона — никакого толку и ноль удовольствия!). И, проснувшись с бодуна, наполняется омерзением к самому себе: ведь в пьяном виде он (как сам же смутно припоминает), выдав себя за кого-то, кем не является, проник в ресторан, где в полном составе гулял конгресс почвоведов (коллективная «Снова и снова эта морда»). Окосев, Остап произносил там дурацкие речи, просил всех присутствующих почвоведов встать с мест и клялся (со слезами?), что в душе́ он сам почвовед.

Итак, в конце первого романа компаньон перерезал ему горло. «Великий комбинатор издал звук, какой производит кухонная раковина, всасывающая остатки воды». Но бешеный успех и коллекция историй, которые можно было бы использовать для описания новых похождений великого комбинатора, побудил авторов оживить героя, тем более что смерть О. Б, по сути, была случайной — авторы кидали жребий, убить его или пощадить. Во втором романе он сам говорил Корейко: «Хирурги еле-еле спасли мою молодую жизнь, за что я им глубоко признателен».

Кстати, воскрешение О. Б. выглядит вполне реалистично. Неопытный в таких делах Киса не знал, как резать, и рассадил кожу, трахею и мышцы шеи, но не задел сонную артерию. При этом умирающий Остап «издал звук, какой производит кухонная раковина, всасывающая остатки воды». В общежитии, где жили компаньоны, были очень тонкие стены, и любой звук слышали все соседи. Наверняка они слышали и этот хрип, подождали, пока Киса уйдёт, вошли и перевязали Остапа сами или как-то связались с медиками.

Списать на «разные вселенные» не получится: вселенная одна и та же, в сиквеле герой прямо и с подробностями упомянет это несостоявшееся убийство, расскажет о нём (антагонисту, предостерегая его — мол, «не вздумай отмочить такое же, оно у тебя не прокатит») со своим обычным едким изяществом и шармом.

И этот обаяшка терпит фиаско в финале обеих книг! Бедный злодей! Но скорее всё-таки антигерой. А ведь «Его любили домашние хозяйки, домашние работницы, вдовы и даже одна женщина — зубной техник». (О. Б. о себе в третьем лице).

Но фиаско — это ещё не смерть. Остап Бендер говорил, что его похоронят пышно и с оркестром, а на памятнике ему будет высечено: «Здесь лежит известный теплотехник и истребитель». Его смерть так и не показана.

Национальность великого комбинатора

Национальность О. Б. напрямую нигде не упоминается. Единственное, что известно точно, — наличие доли южных кровей: «Смуглое горло перерезал хрупкий белый шрам» («Золотой телёнок»). Тем не менее, читатели не перестают строить догадки по данному поводу.

Самая оптимальная на данный момент историческая версия, что Остап — сын местного иудея или обрусевшего грека. Причём более вероятно, что иудея: именно они, дабы избежать ограничений, связанных с «чертой оседлости» в Российской империи, часто принимали турецкое подданство. Надо полагать, на самом деле он Остап Абрамович, а то даже и Осип/Иосиф Абрамович. Хотя в Турции его отца Абрама, разумеется, именовали не иначе как Ибрагимом. В этом случае «Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей» — очевидно, вымышленная, пародийная версия имени: одессит Остап явно троллит собеседников этой длинной псевдотурецкой конструкцией. Также Остап неоднократно (при этом заметно прикалываясь) называет себя «потомком янычар», таковым — практически однозначно! — не будучи. А вот как шутка сына турецкоподданного «потомок янычар» вполне годится. Исходно янычары комплектовались из детей других национальностей и религий (преимущественно христиан), которых вывозили в метрополию и воспитывали как мусульман. Т. е. это вполне может быть намеком на не вполне турецкое происхождение папы-турецкоподданного.

Возможен и другой вариант с еврейским происхождением и тюркскими корнями одновременно. Остап может быть караимом — потомком хазар, являвшихся тюрками-иудеями.

Но есть также версия, что сложное имя Бендера, включающее имена, характерные для разных народов, подчёркивает его смешанное происхождение, не дающее возможность отнести его к определённой национальности. Следите за руками:

• Этническим евреем был не отец Бендера, а дед по отцу, подаривший внуку свою фамилию. А отец — действительно Ибрагим, потому что дедушка-иудей, принявший турецкое подданство, ради женитьбы на бабушке-турчанке принял ещё и ислам. Такое нечасто, но всё же случалось в истории Османской империи.
• Два же явно европейских женских имени — память о родственниках по материнской линии, среди которых были римо-католики. Например, в состав полных имён многих австрийцев мужского пола входило «Мария» или «Берта-Мария» — в германской культуре считалось очень уместным «посвящать» младенца, хотя бы и мальчика, не только какому-нибудь святому мужского пола, но ещё и Богоматери и/или святой Берт[рад]е; отсюда, к примеру, и доподлинный немец Генрих Мария Заузе в «Золотом телёнке»).
• Почему именно австрийцы? Пролить свет на этот момент позволяет неожиданная шовинистическая реплика, сорвавшаяся с уст Остапа перед обучением Кисы искусству нищенства: «Пан или пропал. Выбираю пана, хоть он и явный поляк». Столь сильная нелюбовь к полякам в сочетании с чисто украинским именем, которое получил будущий великий комбинатор, — примета галичан или иных «западенцев», до XX века находившихся под властью Австро-Венгрии. Тогда матушка нашего героя родилась в морганатическом браке австрийца «из образованных» и местной девушки.
• В результате и получились украинское имя, еврейская фамилия, а средние имена — пополам турецкого и германского происхождения.
• Есть также версия, что корни Остапа бессарабские. Его предки могли происходить из городка Бендеры, а после присоединения Бессарабии к Российской Империи рванули (как и многие мастера-торговцы) в начавший активно развиваться Кишинёв, где условный прадед Остапа и был записан под фамилией Бендер. А уже отец свалил в Украину после в период Кишинёвского погрома в 1903 году (поэтому в гимназию юный Ося ходил уже одесскую). Указывает на это и тот факт, что Остап недурно рубит в молдавских реалиях (бывал у родственников?), да и из СССР решил свалить именно через румынскую границу. Этническое происхождение у него, при таких раскладах, конечно смешанное (а что, красавцы часто происходят от смешанных браков), возможно папа еврей, а мама украинка (из ассимилированных русин молдавского севера) по отцу и молдаванка по матери. Отсюда украинское имя, еврейское (если он таки Абрамович, а не Ибрагимович) отчество, молдавская смуглость.

Прототипы протагониста

Основной прототип — Осип (Иосиф) Беньяминович Шор (1899—1978), представлявшийся также как «Остап Шор» [Остап — украинская версия имени «Евстафий»]. Младший брат хорошего, но малоизвестного поэта Натана Шора (Фиолетова), друга Ильфа и Петрова. До революции, будучи подростком, обратил на себя внимание как атлет и хороший кулачный боец, заслужил похвалу от самого Сергея Уточкина. В 1917—19 неудачливый студент Питерского технологического. Далее в Гражданскую неведомо чем занимался (уж не контрабандой ли?). В начале 1920-х, как бы «за компанию с собственным братом», недолго побыл сотрудником Одесского угрозыска. А затем (а также до того?) проявил себя как виртуозный авантюрист и аферист. Часть приключений Остапа Бендера откровенно списана с похождений Шора: тот действительно провернул несколько небезвыгодных фиктивных браков, а также в корыстных целях выдавал себя то за (как сейчас сказали бы) экстрасенса, то за художника (не умея рисовать), то за шахматного гроссмейстера (плохо умея играть в шахматы), то за участника подпольной антисоветской организации (при этом критически и неприязненно относясь к новой власти, но притом и не помышляя ни о какой СЕРЬЁЗНОЙ оппозиционной деятельности). «Я знаю несколько сот сравнительно честных способов отъёма денег у граждан!» — это фраза Шора. И мечта пожить за границей и с большими деньгами, лучше всего на каком-нибудь курорте, например в Ницце, Майами или Бразилии — это мечта Шора. В 1934 он «завязал» с мошенничеством и стал снабженцем; в конце тридцатых едва не был репрессирован. К старости заработал рак кожи, поскольку с юных лет не так уж часто мылся (сравни со сценой, в которой И. В. рассматривает мускулистую и красивую голую спину Остапа Бендера: «…спина захолустного Антиноя, но несколько грязноватая»).

Важное отличие прототипа от персонажа: Осип Шор любил иногда нюхнуть кокаина (возможно, среди факторов, породивших в конце концов рак, был ещё и этот), а ильфо-петровский Остап ни в чём подобном не замечен.

Дополнительный прототип героя (что касается не криминальной биографии, а внешности, телосложения, стиля в одежде, пижонской манеры себя вести, ёрнически-цветистой речи и характерных шуточек) — писатель Валентин Петрович Катаев, брат Е. П. Петрова (Катаева).

Кстати, первоначально должно было стоять имя ещё и Катаева. В итоге тот решил, что его вклад недостаточен для имени на обложке, и снял своё имя, но попросил, чтобы книгу посвятили ему. Надо сказать, что без Катаева книги не было бы вообще (издательство заключило договор на ещё не написанный роман именно под поручительство Катаева), так что посвящение (а также золотой портсигар, который потребовал с первого гонорара авторов) он честно заслужил.

А ещё есть литературные теории, что к созданию книги причастен ещё и Булгаков. Насколько — мнения расходятся, по самой радикальной теории — сам всё написал, а имена Ильфа и Петрова были поставлены с их согласия ради того, чтобы книгу напечатали — якобы цензура имени Булгакова не пропускала. На самом деле в то время его пьесы вовсю шли в театрах, так что аргумент спорный. Теория также не стыкуется ни с воспоминаниями всех причастных (в том числе родни Булгакова — неужели он работу даже от жены скрывал?), ни с участием Катаева (зачем он книгу брата продвигал, понятно, а вот зачем ему так впрягаться за какого-то малознакомого коллегу брата?). Впрочем, взаимное влияние Ильфа с Петровым и Булгакова — неоспоримо, и какие-то идеи он вполне мог им подсказать сам, а какие-то они подсмотрели в его произведениях и, может быть, даже специально вставили как отсылки.

Также в реальности существовало не менее трёх разных российских (а затем советских) евреев с фамилией Бендер, которую они получили от города Бендеры.

Дилогия в целом

Обе книги явно написаны «при свете» западноевропейских плутовских романов. Бендер — тип трикстера, отсылающий (невольно?) скорее к ним, а не, скажем, к русским народным сказкам. Заодно получилась пародия на Арсена Люпена (не того, что из аниме, а изначального, французского, придуманного Морисом Лебланом!) и похожие типажи.

О. Б. лёгок на подъём. Например, в первом романе он со спутником побывал в Москве, Н. Новгороде, Чебоксарах и Волгограде, Пятигорске, Минеральных Водах, Беслане и Владикавказе, проехал по Грузии через Тбилиси (а отец Фёдор оказался в Батуми) и, наконец, прибыли в Ялту. Во втором в погоне за жертвой добрался до Средней Азии и написал о ней «прекрасное» четверостишие. Авторы сделали его таким не случайно — на похождение этого очаровашки, как на стержень, нанизано Дофига персонажей, которые служат для высмеивания или воспевания советской реальности.

Ильф и Петров не отказали себе в удовольствии подколоть коллег по творческому цеху. Никифор Ляпис-Трубецкой, посвятивший поэму загадочной Хине Члек, — намёк на Маяковского и его любовницу Лилю Брик, а заодно и на ещё одну женщину Маяковского, Евгению Хин. Авангардистский театр Колумба, в котором музыканты играют на бутылках и кружках Эсмарха, невеста стала канатоходицей, а роль жениха по фамилии Яичница играет одноимённое блюдо — пародия на Мейерхольда. Сам Вс. Мейерхольд выведен в романе под именем «Ник. Сестрин», его супруга Зинаида Райх названа «его женой Густой» (т. е. Августой), а его друг Вадим Шершеневич, часто писавший стихи к спектаклям Мейерхольда, поименован на афише как поэт «М. Шершеляфамов».

Также Ильф и Петров использовали бафосные имена для создания комического эффекта на постоянной основе. Самые выдающиеся образцы: — Ипполит Матвеевич Воробьянинов. — Максим Петрович Чарушников. — Никифор Ляпис-Трубецкой. — Авессалом Владимирович Изнурёнков. — Александр Иванович Корейко. — Егор Скумбриевич. — Люция Францевна Пферд.

Любопытно, что современный человек знаком с тогдашней попсой только по этим книгам. «Матчиш прелестный танец, тара́-та, [та́-ра, его привёз испанец, тара́-та, та́-ра]» (эстрадная песенка), «А теперь уже танцует шимми целый мир». Последнее, внезапно — не что иное, как дуэт Мариэтты и Филиппа из кальмановской «Баядеры» (1921), но не в современном каноническом, а в другом, забытом ныне переводе.

Ещё пример влияния творчества «одесского тандема» на советскую культуру: отдел юмора и сатиры «Литературной газеты», застолбивший место на 16-й странице этого издания, именовался «Клуб 12 стульев», а стенгазета этого клуба — «Рога и копыта». А потом появилась телепередача «Кабачок 13 стульев», в которой имитировалось польское кафе.

А поскольку один из авторов тоже был евреем то, кроме главного героя, он подарил свою этническую принадлежность массе эпизодических персонажей в обеих частях дилогии — в пропорции приблизительно одного Залкинда на четырёх Галкиных, Палкиных, Малкиных и Чалкиных. И Кислярский — тоже да. И зиц-председатель Фунт — очень вероятно.

Остап любит пародировать дореволюционных адвокатов; фразы «Господа присяжные заседатели!» и «Заседание продолжается!» — именно из этой «оперы». А в «Золотом телёнке» он превращает свой решающий рэкетирский «наезд» на А. И. Корейко именно в пародию на адвокатское выступление, от начала до конца. Ещё одна кэтч-фраза — «Лёд тронулся», в первой части также присутствует и «Конгениально!»«ключ от квартиры, где деньги лежат», а во второй присоединяются «Командовать парадом буду я!» и «Нет, это не Рио-де-Жанейро». И не коронные, но тоже знаменитые: «Есть ещё от жилетки рукава, дырка от бублика и мёртвого осла уши», «Почем опиум для народа?» (первая книга) и «Автомобиль — не роскошь, а средство передвижения», «Бензин ваш — идеи наши», «Графиня изменившимся лицом бежит пруду», «Грузите апельсины бочках братья Карамазовы», «…на блюдечке с голубой каёмочкой», «Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству!» (вторая книга).

Полная, неурезанная версия «Двенадцати стульев» намного больше привычной нам, но если почитать её, то выясняется, что цензура вырезала по политическим мотивам буквально пару фраз, а огромные удаленные фрагменты практически бессмысленны и к сюжету либо вообще не относятся, либо относятся косвенно (например, Ляпис-Трубецкой, разгадавший тайну украденных стульев и написавший по её мотивам пьесу в соавторстве с ещё одной бездарью) и были, скорее всего, выкинуты либо по совету редактора, либо самими авторами, осознавшими, что без них будет гораздо лучше.

А вот так танцуют прелестный матчиш (maxixe). Быстрый…

…и медленный.

Романы изобилуют примерами великолепной пошлости — Ильф и Петров знатно постебались над многими культурными явлениями современности. Тут и бессмертная «Гаврилиада» от горе-поэта Ляписа, и песня про шимми («Раньше это делали верблюды, раньше так плясали ба-та-куды [ботокуды — презрительное колонизаторское именование для бразильских аборигенов], а теперь танцует шимми целый мир…»), и бессмертные строки про старика Ромуальдыча («Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился…»), и многое другое.

• Что касаемо старика Ромуальдыча — вот основные объекты данной пародии:
  • Талантливый фельетонист Михаил Кольцов (Моисей Фридлянд, род. 1898 — расстрелян в 1940), всего пару раз позволивший себе такие перекосы (отчего они ещё уродливей выделялись): «Домовито усядется путник на кочку, снимет лапти, <…> развернет, растянет и хорошенько вытряхнет портянки…» («В дороге», 1926)
  • Публицисты «Братья Тур» (Пётр Рыжей, 1908—1978, и Леонид Тубельский, 1905—1961): «На третьей полосатой версте от станции Вышний Волочок мы увидели из окна вагона сидевшего на большаке человека без шапки, в берестовых лаптях, с плетёным из лыка кошелём за спиной и в серой посконной рубахе <…> Он сидел на горбыле, поросшем травой, и жамкал чёрную ржаную пышку <…> Вокруг него пенились зелеными всходами поля, волновалась степь…» (1926)
  • Алексей Дорогойченко(в) (1894—1947). На эрзянском писал очень недурные стихи (и вообще много сделал для развития эрзянской и мокшанской поэзии), а вот когда переходил на великий и могучий русский и брался за деревенскую прозу, получалось так: «Эх, отдых на пахоте! Эх ты, весеннее солнышко! Бухнул Санёк на землю вверх-брю́шкой: пахал целый уповод. Глянул — опрокинулась неба голубая громадина…» («Большая Каменка», 1927); «…Митрич храбрится: промолчи — еще пуще старуха расквокшится…», «Разболокся Митрич, на печку лезет…» (там же)
  • Новоиспечённый советский «классик» — Фёдор Панфёров (1896—1960): «Из-за Шихан-горы трехлетним карапузом выкатилось солнышко, улыбнулось полям, лесам, длинными лучистыми пальцами заерошило в соломенных крышах…» («Бруски», 1928)
  • Ещё один МТА-деревенщик — Василий Ряховский (1897—1951): «Июнь-растун сделал свое дело. Поклонилась горизонту колосом налившая рожь, посерели широкопёрые овсы, <…> и над полями уныло затрюкали молодые перепела. Рожь идет, пары полны черной тоской по золоту семян» («Золотое дно», 1929).

• Символ из второй части: на большинстве иллюстраций к «Двенадцати стульям» непременный атрибут Остапа — форменная фуражка с белым верхом, которая у авторов появляется только в «Золотом телёнке» (и то не настоящая флотская, а «какую по большей части носят администраторы летних садов и конферансье»). В первом романе Бендер предпочитал кепку — а этакую фуражку на юге в течение некоторого времени носил как раз Киса.
  • Во всех трёх отечественных экранизациях «Двенадцати стульев» — Белинского, гайдаевской и захаровской — Остап, что характерно, уже в форменной фуражке. В сценическом мюзикле Т. Кеосаяна — тоже.
  • Знаменитая фраза про «четыреста сравнительно честных способов отъёма денег» — тоже из второй книги.

• Любопытная отсылка: в самом конце второго романа О. Б. говорит: «Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придётся переквалифицироваться в управдомы». Роман Дюма дал название российскому фильму «Граф Монтенегро» — который, в свою очередь, явно является оммажем «Двенадцати стульям».

«Двенадцать стульев» (1927)

Подробности здесь

«Золотой телёнок» (1931)

Подробности тут

Адаптации

• Два в одном и три в одном:
  • Гайдаевские «Двенадцать стульев»: Никифор Ляпис-Трубецкой объединяет в себе книжного Ляписа и Авессалома Изнуренкова.
  • В захаровском же мюзикле Изнуренкова оставили, Ляписа списали подчистую, а оставшийся бесхозным стул, как и у Гайдая, оказался вторым в редакции «Станка».
• Изменить возраст в адаптации:
  • «12 стульев» Гайдая — все пять родственников (четыре брата и племянник) — взрослые мужчины по 25-35 лет. Но по крайней мере тамошний Альхен несомненно старше любого из них: ему явно за 50 (актёру за 60, но ему в гриме столько не дашь!).
    • В романе среди них самому молодому было 16, а старшему (племяннику, известному как «Паша Эмильевич») 32, а остальным от 20 до «двадцати с чем-то». То есть тоже те ещё «маленькие сиротки», за которых неуклюже попытался их выдать кумовщинник Альхен.
  • «Двенадцать стульев» Захарова — родственники «голубого воришки» Альхена, подъедавшиеся в его приюте, показаны как усатые, бородатые, лысые дядечки, выглядящие старше самого Альхена, которому на вид нет и сорока. То есть факт альхеновской лжи комически подсвечивается.

А что касаемо всего остального…

Фанфикерство и переклички

Не фанфик, но всё же. М. Булгаков со своим романом «Мастер и Маргарита» может рассматриваться как идейный продолжатель славной пары. Более того, авторы были хорошо знакомы — Ильф и Петров одни из первых увидели рукопись «романа о дьяволе», после чего очень её хвалили, но рекомендовали переделать в более лёгком, авантюрном духе. Булгаков, закрыв за ними дверь, сказал на это: «Так ничего и не поняли. А ведь это ещё лучшие!»

• Справедливости ради: некоторые моменты в «Золотом телёнке» явно написаны авторами «немножко под Булгакова» (подобно тому, как описание Черноморска ими же — «под Бальзака»), и даже есть основания полагать, что Булгаков иногда подсказывал авторам сюжетные и художественные ходы, а то и вписывал — с одобрения обоих — пару своих строчек.
• Как минимум, бросается в глаза сходство Кисы Воробьянинова и Павла Обольянинова из булгаковской "Зойкиной квартиры", вышедшей двумя годами раньше. Он тоже бывший дворянин, тоже очевидно не вписался в советскую действительность, и тоже фанатично мечтает об эмиграции.
• Своеобразный автофанфик («Сам у себя ворую, имею право!» © Владимир Высоцкий) «Однажды летом» (1936 г.). Авторы сценария — Ильф и Петров. Режиссёры — И. В. Ильинский и Х. Шмаин. Сюжет почти не имеет ничего общего с книжной дилогией, но имеются множество заимствованных из неё смешных ситуаций, в которые попадают два друга-автомобилиста Телескоп (Игорь Ильинский) и Жора (Леонид Кмит) вместе с подвернувшимся им лжепрофессором (опять-таки И. В. Ильинский).
  • Знают именно за это — услышав про милицию, суд и проблемы с законом, лже-профессор, представляющийся как Сен-Вербуд, внезапно на чистом украинском произносит «Ой, як я цього НЭ ЛЮБЛЮ-У-У…».
• «Комедия давно минувших дней» (1980) — кроссовер: Бендер и Воробьянинов ищут клад, а Трус и Бывалый (без Балбеса) пытаются их опередить. Под конец появляется ещё и товарищ Никодилов — лектор из «Карнавальной ночи».
  • Бендер тут гайдаевский, и играет его всё тот же Арчил Гомиашвили (немного пополневший), и опять в озвучке Ю. Саранцева.
  • Жизнь пишет сюжет — Юрий Никулин то ли отказался, то ли по состоянию здоровья не смог сыграть. Ужас у холодильника — а как же это толковать на ватсонианском уровне? Балбес-то, выходит, спился и помер?..
    • Или в тюрьме.
• «Кавалер ордена Золотого Руна». Назвать ли это фанфиком — вопрос сложный, ибо текст чуть менее чем полностью состоит из ильфопетровских цитат. С другой стороны, эти цитаты склеены в оригинальный сюжет, сочинённый уж точно не Ильфом и Петровым. С третьей стороны, Альберт Акопян и Влад Гурин (авторы сюжета и оставшейся части текста) настаивают, что «книга не просто на 9/10 состоит из материалов Ильфа и Петрова, но реконструирует замысел их третьего романа». Так или иначе, это продолжение похождений великого комбинатора.
• Автор, пожелавший остаться неизвестным — предположительно Борис Леонтьев — написал ещё одну книгу об Остапе Бендере: «Миллиард за секунду».
• Выпуск радиопередачи «Панама» от братьев Пономаренко (1990-х гг., радио Дон-ТР). По традиции передачу вели два известных персонажа — каждый раз разные. Один из выпусков провели Ипполит Матвеевич и Остап Бендер, основанные на версии М.Захарова.
• Радиопередача «В стране литературных героев» и ее литературные изложения (авторы — Бенедикт Сарнов и Станислав Рассадин) — великий комбинатор как житель указанной страны принимает в событиях активное участие: ведет заседание Всемирного общества плутов, встречается со своим возможным предком Альфредом Джинглем и даже рассказывает о своих отношениях с авторами.
• Не фанфикерство, а жирная отсылка — рубрика «Аргументов и фактов» «Уголок Остапа Бендера»: про различных мошенниках, в т. ч. творящих свои дела, чтя Уголовный кодекс.

См. также

• История, похожая на фрагмент «12 стульев» из реальной жизни. https://businessman.ru/post/para-priobrela-antikvarnoe-kreslo-vsego-za-dollarov-v-ego-obshivke-byili-spryatanyi-nastoyaschie-sokrovischa.html