Дмитрий Быков

Дмитрий Львович Быков (при рождении Дмитрий Львович Зильбертруд, р. 20 декабря 1967 г. в Москве) — российский писатель, поэт, публицист, издатель и педагог, один из самых известных и плодовитых российских литераторов 2000-х и 2010-х годов, трижды лауреат премии «Большая книга» и дважды — «Национального бестселлера». Активно выступает с лекциями по русской и мировой литературе. Бывший член «Ордена куртуазных маньеристов» (1989—1992). Вёл ряд передач на нескольких телеканалах. Издавал в 2008—2010 годах журнал «Что читать». Даже играл в «Свою игру», правда всего два раза.

Несмотря на то, что в настоящее время Быков наиболее известен деятельностью, приведшей к зачислению его в «иностранные агенты», следует помнить, что ею он занимался отнюдь не всегда.

Избранные произведения

Романы

• 2005 — Эвакуатор
• 2006 — ЖД
• 2008 — Списанные
• 2014 — Квартал: Прохождение

О-трилогия

• 2000 — Оправдание
• 2003 — Орфография
• 2010 — Остромов или Ученик чародея

И-трилогия

• 2012 — Икс
• 2017 — Июнь
• 2021 — Истребитель

Поэтические сборники

• 1992 — Декларация независимости
• 1994 — Послание к юноше
• 1996 — Военный переворот
• 2000 — Отсрочка
• 2003 — Призывник
• 2005 — Письма счастья
• 2007 — Последнее время
• 2010 — Отчёт
• 2010 — Новые письма счастья
• 2011 — На самом деле
• 2011—2012 — Гражданини поэт (цикл стихов на злобу дня в исполнении Михаила Ефремова)
• 2012 — Новые и новейшие письма счастья
• 2013 — Блаженство
• 2015 — Ясно. Новые стихи и письма счастья
• 2017 — Если нет: новые стихи

Литературоведение и биографии

• 2005 — Пастернак (в серии «Жизнь замечательных людей»)
• 2008 — Был ли Горький? (сценарий документального цикла «Горький. Живая история» для Пятого канала)
• 2009 — Булат Окуджава (в серии «Жизнь замечательных людей»)
• 2014 — Советская литература. Расширенный курс

Тропы и штампы в творчестве

• А чё я такого сделал-то?!:

«	Вот думал Штрайхер, что его не тронут, когда придёт заслуженный провал: другие боссы нации утонут, а он же никого не убивал! Он, ничего дурного не содеяв, присядет, может быть, на пару лет, — он просто призывал мочить евреев, но это же свобода слова, нет? Он действовал правительству в угоду, он был сопротивляться не готов, он попросту транслировал народу известия! Из тыла и с фронтов!.. Он журналист, пропагандист, и баста! Но объяснил международный суд, что он довольно сильно ошибался, и эти аргументы не спасут.	»
— «Открытым текстом»

• • Не в ладах с историей — если кто из нацистских лидеров и рассчитывал на снисхождение, то точно не Юлиус Штрейхер, который отказался от предложения адвоката косить под невменяемого.
    • История тут дело десятое, вся цитата — натужное Reductio ad Hitlerum, призванное приравнять неугодные СМИ к нацистским.
• Белая Россия — поэма «Версия»
• Гражданская война в России с переходом в Гулаги и рабы — трилогия «Оправдание», «Орфография», «Остромов или Ученик чародея». И отдельно — роман «Июнь» про конец 1940 — начало 1941 года. Как правило, встречается в преувеличенно-фантастическом виде, с окрасом постмодернисткого глумления.
• Красное зло в лице Красного Октября — ария Ленина из гениально задуманной, но пока ещё не написанной оперетты «Варшавянка». Впрочем, она сполна применима к любой диктатуре, отнюдь не только коммунистической:

Ария Ленина
Ленин (поначалу плавным речитативом): Сейчас художники нередко уверяют, Что можно в схватке быть на третьей стороне, Коллег-борцов они фальшиво укоряют За подчинение диктату, то есть мне! Они намерены поддержку обрести в нас, Они расчётливо играют в объективность, Внушая прочим и себе, Что можно в классовой борьбе Остаться чистыми, играя на трубе, Бе! Бе! Да полноте! Который год нам? Кому вы врёте, любезные друзья? Жить в обществе И быть свободным, И быть свободным от общества нельзя! Нельзя смотреться замечательно по нашим временам, Нельзя сочувствовать мечтательно обеим сторонам, Не стоит сетовать в печати на бардак и тарарам, Нельзя сочувствовать рабам, А только нам, нам, нам! А то вот есть ещё любители такие, Что и к борьбе не призывали испокон, Что опасаются разнузданной стихии, Но верят истово в порядок и закон. Они кричат, что не по нраву никому мы, Напоминают нам об участи коммуны, А ведь она — comment ça va — Лишь в том была и неправа, Что слишком верила в красивые слова. Находчивым И сумасбродным Всегда приятна кровавая резня! Жить в обществе И быть свободным, И быть свободным от общества нельзя! А тем, кто болен милосердием по нашим временам, Остерегая нас с усердием ходить по головам, Тот ближе к Тихонам и Сергиям, чем к Марксу или нам, Гуманность выбросьте к хренам, Не то съедят, ням, ням! А то вот есть ещё поборники свободы, А то вот есть ещё сторонники добра — Как бы поклонники тропической погоды Во льдах Архангельска и в городе Петра! Они уверены в плодах своих утопий, Они намерены тут сделать, как в Европе, Чтобы невинность соблюсти И «Капитал» приобрести, Как бы подсахарить, прости, родные шти! Вам хочется Быть самым модным, Но это крайне опасная стезя! Жить в обществе И быть свободным, И быть свободным от общества нельзя! У нас холодная, огромная, бездомная страна, У нас традиция погромная, и нам она верна, А если вам мила укромная, уютная весна, Мы с грациозностью слона Пошлем вас на, на, на! (Сrescendo, на авансцене.) Вы с творчеством Антинародным Хотите выжить, над бездною скользя! Жить в обществе И быть свободным, И быть свободным от общества нельзя! Нельзя свободным быть от общества, избравши роль творца, Нельзя свободным быть от отчества, когда вы сын отца, А несогласные растопчутся до самого конца, Хоть вы от пяток до лица Такая ца-ца-ца!

• Ловушка для сердобольных — «Можарово». По какой-то причине пассажирским поездам приходится проезжать аномальную зону. Ни в коем случае не стоит смотреть в окна — местные твари создадут именно тот образ, к которому труднее всего остаться равнодушным.
• Специально коверкает язык — «Эвакуатор». Главные герои (Игорь и Екатерина) ради развлечения разговаривают между собой на ломаном языке.
• Супружеская измена — самое знаменитое неполитическое стихотворение, «Баллада о кустах». Юмореска на тему влюблённых и мужа, который сидит рядом в кустах с ружьём:

«	Я сижу в кустах, моя грудь в крестах, моя голова в огне, Все, что автор плёл на пяти листах, довершать поручено мне. Я сижу в кустах, полускрыт кустами, у автора на виду, Я сижу в кустах и менять не стану свой шиповник на резеду, Потому что всякой Господней твари полагается свой декор, Потому что автор, забыв о паре, глядит на меня в упор.	»

• Такой сильный, что уже слабый:

«	Хорошо, говорю. Хорошо, говорю я им. Поднимаю лапки, нет разговору. Но допустим, я буду неслышен, буду незрим, уползу куда-нибудь в щёлку, в нору, стану тише воды и ниже травы, как рак. Превращусь в тритона, в пейзаж, в топоним. Нет, они говорят, никак. Нет, они отвечают, никак-никак. Только полная сдача и смерть, ты понял? Хорошо, говорю. Хорошо же, я им шепчу. Всё уже повисло на паутинке. Но допустим, я сдамся, допустим, я сам себя растопчу, но допустим, я вычищу вам ботинки! Ради собственных ваших женщин, детей, стариков, калек: что вам проку во мне, уроде, юроде? Нет, они говорят. Без отсрочек, враз и навек. Чтоб таких, как ты, вообще не стало в природе. Ну так что же, я говорю. Ну так что же-с, я в ответ говорю. О как много попыток, как мало проку-с. Это значит, придётся мне вам и вашему королю в сотый раз показывать этот фокус. Запускать во вселенную мелкую крошку из ваших тел, низводить вас до статуса звёздной пыли. То есть можно подумать, что мне приятно. Я не хотел, но не я виноват, что вы всё забыли! Раз-два-три. Посчитать расстояние по прямой. Небольшая вспышка в точке прицела. До чего надоело, Господи Боже мой. Не поверишь, Боже, как надоело.	»
— Двенадцатая баллада

• Эвкатастрофа:

«	Земля безвидна и пуста. Ни милосердия, ни смысла. На ней не может быть Христа, его и не было, приснился. Сыскав сомнительный приют, не ожидая утешенья, сидят апостолы, и пьют, и выясняют отношенья: — Погибло всё. Одни мечты. Тут сеять — только тратить зёрна. — Предатель ты. — Подослан ты. — Он был неправ. — Неправ?! — Бесспорно. Он был неправ, а правы те. Не то, понятно и дитяти, он вряд ли был бы на кресте, что он и сам предвидел, кстати. Нас, дураков, попутал бес… Но тут приходит Магдалина и говорит: «Воскрес! Воскрес! Он говорил, я говорила!» И этот звонкий женский крик среди бессилия и злобы раздастся в тот последний миг, когда ещё чуть-чуть — и всё бы.	»
— Пасхальное